Алые перья стрел
Шрифт:
Принц и все мальчишки. Нет!!
Золушка. А тогда… можно мне будет взять во дворец моего Зелененького?
Генка Петух. Принц пошлет за ним королевского курьера. Да, Эдик?
Принц. Да!.. И мы возьмем Зелененького в наше плавание.
Золушка. В какое?
Принц. Завтра начинаются каникулы. Папа обещал мне отдать лодку, в которой он плавал, когда был мальчиком. С мачтой и парусом! Мы отправимся в путешествие по всем рекам и озерам Верхней Унутрии.
Золушка. А нас отпустят одних?
Принц.
Все, даже Золушка, дружно кричат «ура», Петух лихо прошелся колесом… Вдруг раздается гром, в окнах вспыхивают разноцветные огни.
Золушка. Ой, что это? Война?
Принц. Это праздничный фейерверк! Бежим в парк, посмотрим! У нас впереди еще половина праздника!..
Генка Петух. И сто дней каникул!
Ребята убегают. На их место неторопливо выходит господин Ганц-Будка подрукус привидением.
Ганц-Будка. Поверьте мне, сударь, что должность королевского гардеробщика ничуть не менее ответственна, чем должность министра Унутренних дел. Известно, что театр начинается с вешалки, а дворец разве не тот же театр? Как и вся наша жизнь. Здесь тоже постоянно случаются и драмы, и комедии. И сказки…
Привидение вежливо кивает. Опять раздаются залпы, и ночь за окнами озаряется цветными сполохами. Гости, повернувшись к окнам, аплодируют. Жизнеутверждающе звучит мелодия «Великой Унутрии».
ЛЕТЧИК ДЛЯ
ОСОБЫХ ПОРУЧЕНИЙ
Девятилетний Антошка Топольков сидел у стола и меланхолично рисовал многолапое страшилище (как потом станет понятно — Крокопудру). Антошкин отец собирался в командировку. Зашел в комнату к сыну. Остановился у него за спиной. Понаблюдал, вздохнул:
— Слишком он у тебя печальный, этот зверь…
Антошка тоже вздохнул:
— А чего ему веселиться?.. И мне…
— Я понимаю… Грустно, конечно, когда все друзья разъехались кто куда. Ну да жизнь-то, она длинная, встретитесь еще…
— Наверно… Но где и когда, — сказал Антошка, нехотя пририсовывая зверю лохматое ухо.
— Все равно киснуть не надо. Сходи в клуб «Ковер-самолет», там всегда весело. И наши ребята там тебя любят.
— Папа, это они тебя любят, своего друга и наставника. А меня просто так, заодно…
— Не выдумывай… Давай сходи. Передашь ребятам, что я вернусь прямо к празднику. А пока за старшего остается Сеня Лапочкин. Скажи ему, пусть работают по-ударному, чтобы на параде быть с новой моделью. Вот, отдашь чертеж, я только что закончил…
Иван Федорович Топольков положил поверх Антошкиного рисунка футляр с чертежом.
Антошке было все равно — или рисовать, или идти куда-то. Но все же шевельнулось любопытство:
— Папа, а можно посмотреть?
— Посмотри. Только потом сверни аккуратно
— Ага… — не очень уверенно кивнул Антошка. Отец похлопал его по плечу. Антошка потерся щекой о его рукав. — Приезжай скорее…
Потом Антошка проводил отца до двери. Вернулся в свою комнату. Расстелил на столе ватманский лист.
— Ого… — заметил он со сдержанным одобрением. Самолет был узкокрылый, сразу видно — легкий и быстрый. Антошка зажмурился, представил, что у него в ладони ручка управления. Зашуршал мелькающий пропеллер, воздух откинул Антошкины волосы. Навстречу все быстрее, быстрее поплыли пухлые облака. Антошка улыбнулся, открыл глаза. Вместо вертящегося винта теперь была перед глазами висевшая над столом фотография. На ней — сидящие рядом на косом заборе четверо мальчишек, в том числе и сам Антошка Топольков.
Казалось, друзья смотрели на Антошку (и сам он на себя) требовательно, словно желая сказать: «Ну, ты же понимаешь, что надо делать».
Антошка, кажется, понимал, но… как на такое решиться? Он опять зажмурился. И вновь увидел себя в самолете, волосы откинуло потоком от винта. Открыл глаза — опять смотрят ребята. Да еще и песенка пробилась сквозь тишину — та самая, их песенка…
Ант-арк-ти-ДА! Здесь ни снега нет, ни льда! Только летняя трава, Только неба синева. Мы сбежимся поутру, Мы сойдемся в тесный круг — Ант-арк-ти-ДА! Не страшна нам здесь беда…— Ребята, но так ведь, наверно, нельзя…
А они смотрели. Мол, нельзя, разумеется, но если нет другого выхода…
Антошка сполз со стула. Оглянулся на чертеж. Постоял, опять зажмурившись и обняв себя за локти. Подошел к двери, запер ее на задвижку. На ослабевших от нерешительности ногах вернулся к столу. Под ребячьим фотоснимком был приколот другой — Антошка и отец. Топольков-старший, он… как-то непонятно смотрел. Антошка вынул из стакана с карандашами один, другой, попробовал их на ладони. Опять глянул на портрет отца.
— Па-а… Ты ведь не очень рассердишься, да? А если очень, то… потом ведь все равно простишь, да?
Затем он вздохнул очень глубоко, сжал губы. На уровне груди сцепил мизинцы (это был у друзей такой обычай). Громким шепотом выговорил пароль-заклинание:
— Ант… Арк… Ти… Да! — И на последнем слоге рывком раздернул пальцы.
После этого он не колебался. Тонким стержнем начал приписывать к числам на чертеже аккуратные ноли…
Антошка с чертежным футляром под мышкой спешил по улицам. Прыгал через заросшие одуванчиками канавы, перебегал мостки, на ходу почесывал ужаленные в сорняках ноги, выдергивал из волос прицепившиеся в высоких зарослях репьи. В такт быстрым шагам над Антошкой передвигались под облаками колокольни, башни и тополиные кроны старинного города Колокольцева.