Алые погоны (повесть в 3 частях)
Шрифт:
Звуки трубы вывели Ковалева из оцепенения. Надо было бежать в роту.
Неделя пролетела быстро, и Ковалев заметил, что от тоскливого чувства одиночества не осталось и следа.
По дороге в Ленинград они думали, что их обязательно объединят всех в одно подразделение, что они будут везде вместе. Но Павлик и Геша оказались в одном подразделении, а Володя и Семен — в другом. И уже появилось «наше отделение», «наш взвод», новые знакомые и друзья. И если теперь иногда они сталкивались друг
В воскресенье, после завтрака, курсанты нового набора выстроились во дворе. Вынесли знамя училища с боевыми орденами, прикрепленными к нему. Заиграл оркестр, и колонна двинулась к Невскому проспекту. Вслед за оркестром несли венок. На его черной ленте золотыми буквами было написано: «Великому прадеду от курсантов-суворовцев».
Впервые шел Владимир под овеянным славой знаменем училища. Под этим знаменем курсанты били Юденича, подавляли кронштадтский мятеж, совершали тысячеверстный рейд к Кимас-озеру, дрались на фронтах Великой Отечественной войны.
Гремел оркестр, звенел и вздрагивал под ногами асфальт, останавливались машины, прохожие, и от этой близости людей, придвинувшихся почти вплотную, ширилось сердце.
Курсанты вошли в распахнутые ворота Александро-Невской лавры, поднявшись по ступенькам, положили венок на плиту с надписью:
ЗДЕСЬ ЛЕЖИТ СУВОРОВ.
В глубокой задумчивости стоял Владимир у могилы. Ему хотелось запомнить каждую царапину на каменной плите, чтобы потом, когда приедет в Суворовское училище, — а он ни секунды не сомневался, что снова побывает там, — рассказать обо всем Артему, Дадико…
«Вот бы проснулся Суворов, — думал он, — и узнал, как чтят его память… И через сто-двести лет так же придут потомки и с благоговением будут стоять здесь, потому что нет большей славы, чем слава честного служения Родине, нет и не может быть…»
ГЛАВА IV
По двору Суворовского училища идут Каменюка и Кошелев. Артем еще более вытянулся, превратился в мускулистого, гибкого подростка. Илья ему — до плеча, его некрасивое, но милое лицо с широким носом, спокойными, словно распахнутыми, глазами яснее слов говорит о добродушии.
— Опять меньше! — восклицает Кошелев с веселым недоумением, — вот чудеса!
— Ты о чем?
— Да, понимаешь, каждый раз, когда я возвращаюсь из отпуска, мне кажется, что все вокруг стало гораздо меньше: двор, плац, эти дубы…
— Закоренелый романтик! — сверкнул темными глазами Артем. — Интересно, — сказал он, помолчав, — что сейчас делает Володя? С ними майор Боканов поехал… Авилка, ко мне на полусогнутых! — вдруг энергично
Авилкин, услышав оклик, встрепенулся, побежал навстречу друзьям.
— Здра-ав-ствуй, со-ол-нышко ты, со-олнце ясное! — встретил его песенкой Илюша.
Авилкин начал радостно тискать руки товарищей.
— Поздравьте, — затараторил он, — заработал в колхозе сорок трудодней… бабушке отдал…
Лицо у него, как розовый шарик, немного лоснится, играет ямочками.
— Да, братцы! Знаете новый марш «Пехотинцы»?
— Знаем, знаем, — грубовато прервал его Артем, — хватит тебе!
— Уже и поговорить нельзя, — хотел обидеться Павлик, но у него это не получилось.
Они подошли к спортивному городку, где устремились вверх лестницы, застыли шесты и кольца, подставили покорно свои плечи брусья.
— Размяться, что ли? — задорно спрашивает Артем, снимая ремень, и, гибким прыжком подбросив тело, ухватившись за перекладину турника, начинает вытворять на нем кто его знает что: он то крутится, охватив перекладину, словно кольцом, одной ногой, то вдруг, провиснув, с силой взлетает вверх и, перевернувшись в воздухе, снова находит руками опору. Кажется, послушное, сильное тело его резвится, плещется в воздухе, как в воде.
В стороне от турника стоят трое малышат в штатской одежде — они только что появились из-за гаража — и с восхищением любуются смелыми полетами Артема.
Наконец он легко спрыгивает на землю.
— Здорово! Вот бы мне так! — раздается мечтательный голосок.
Илья, Артем и Павлик, как по команде, оглядываются.
— Новобранцы? — покровительственно спрашивает Артем, затягивая ремень. — Как фамилии?
Мальчики неумело вытягиваются и, стараясь изо всех сил, чтобы ответ прозвучал бойко, выкрикивают:
— Федор Атамеев!
— Алексей Скрипкин!
— Петр Самарцев!
Федор — худенький, с цыплячьей шейкой и тонкими руками, Петр — черен, хмур и мрачен, а у вертлявого Алексея лукавые глаза так и стреляют по сторонам. «Второе издание Авилки», — с юмором думает Каменюка.
— Доброе пополнение, — смеется он, — чуть не оглушили!.. Артем Каменюка, — представляется он уже серьезно, — а это Илья Кошелев — спорторг второй роты и затем, — Каменюка делает такой жест рукой, словно ребром протягивает ее для пожатия Авилкину, — скромный, молчаливый Авилкин…
Авилкин медленно опускает голову и важно замирает в этой позе. Потом, что-то вспомнив, поспешно говорит:
— Прошу прощенья, мильон дел! — и исчезает.
— Скажите… — начинает Федя.
— Говори мне «ты». Мы ж не на службе, — прерывает его Артем.
— Скажи, пожалуйста, — зачарованно смотрит на него Федя, — а мы пото-ом… пото-ом научимся? Вот так, на турнике?
— Конечно!
— Можно мне подтянуться? — робко спрашивает мальчик, глядя на высокий турник.