Алые погоны (повесть в 3 частях)

Изюмский Борис Васильевич

Боканов впервые отметил, что ему уже немало лет — скоро будет сорок, — и усмехнулся, вспомнив, как недавно Нина, обнаружив на его виске седой волос, лукаво сказала: «Вот ты и старичок!» «Ничего, мы еще повоюем, — ответил он ей. — Вот в этом году предстоит работать с малышами-новобранцами».

Почти на каждой станции юноши выбегали на перрон и покупали все, что попадалось им на глаза. Казалось, они задались целью поскорее расправиться с теми первыми своими небогатыми «суточными», что получили при отъезде из Суворовского, и находили

особое удовольствие в этих самостоятельных тратах.

Снопков притащил в вагон тощую вареную курицу. Кладя ее на столик у окна, торжественно объявил:

— Деликатес первый сорт!

— С душком! — подтрунил Семен.

— Жертва автомобильной катастрофы, — добавил Володя.

— Курица-самоубийца!

Геннадий для чего-то купил отрывной календарь и смущенно перелистывал его.

— Надумал, детка, приобрести к концу года? — сочувственно спросил Павлик, — продай листки за восемь прошлых месяцев…

Они извлекли вещевые мешки, составили вместе чемоданы и, накрыв их газетой, стали готовить ужин.

— Харчишек порядочно! — с удовольствием оглядел «стол» Павлик и переложил несколько огурцов с одного края чемодана другой.

— Товарищ майор, милости просим! — обратился он к Боканову, церемонно прикладывая руку к груди, и на его нежных, еще не знающих бритвы щеках проступил румянец.

После ужина Снопков по-хозяйски спрятал остаток «на завтрак», а Гербов осторожно спросил воспитателя:

— Сергей Павлович, разрешите задать вам один сугубо личный вопрос?

— Пожалуйста, Сема, — выжидающе посмотрел на него Боканов. — «Сейчас, конечно, спросит о любви», — решил он и почти не ошибся.

— Вот говорят, — после некоторой заминки нерешительно начал Семен, — жена должна быть другом мужа…

Он приостановился, посмотрел на офицера: не смеется ли тот? — но, увидев серьезное лицо, продолжал:

— Конечно, должна! Но я хотел бы знать ваше мнение, Сергей Павлович, на каких, так сказать, основах надо строить семейную жизнь, чтобы жена и другом была?

Павлик фыркнул, остальные многозначительно переглянулись. В этих переглядах можно было прочитать и юношескую смешливость, и некоторую гордость собою: «Вот мы над какими вопросами задумываемся, а вы, небось, все нас младенцами считаете!»

За несколько лет работы в училище Сергей Павлович убедился, что под внешней мальчишеской бесшабашностью суждений часто скрывается вдумчивость людей, страстно ищущих ответы на волнующие вопросы, предъявляющих большие требования к себе и окружающим.

Никогда не считал Боканов старшеклассников глупее взрослых. Они были менее образованы, имели меньший жизненный опыт, но по силе и способности ума могли стоять и выше взрослых, заслуживали уважения и внимания.

Когда Гербов умолк, Снопков прошептал:

— Семен продумывает основы семейной жизни. Это, братцы, неспроста!

Все заулыбались и с интересом стали ждать ответа воспитателя.

Боканов же не торопился,

поглаживал рукой щеку.

— Вы, Сема, всегда мне трудные вопросы задаете, — пошутил он, — но постараюсь ответить, как понимаю сам…

Он начал рассказывать о своей дружбе с женой, о ее работе в больнице, об их общих интересах…

— Я думаю, нельзя, чтобы жена была только домохозяйкой, даже если обстоятельства вынуждают ее отдавать детям, дому большую часть времени. У нее обязательно должны быть и общественные интересы…

— А помнишь, Геша, — посмеиваясь, обратился Семен к Пашкову, — как ты в прошлом году говорил: «Я постараюсь оградить свою жену от всех забот, буду наряжать ее, как куколку»?

— Да ну, чепуха, — смутился Геннадий, — шуток не понимаешь!

— Я не представляю себе любовь без уважения и доверия друг к другу! — сказал Боканов, и в голосе его прозвучала такая убежденность, такое желание, чтобы и они все так думали, что Пашков невольно воскликнул:

— Да мы и сами хотим уважать девушку! — он сделал паузу и добавил: — И уважаем, если она держит себя с достоинством, не позволяет лишнего. Я считаю — все от нее зависит!

Тут зашумели все разом:

— Неверно! И от нас!

— Есть такие девушки, что к ним сразу уважение теряешь!

— Мы и сами хороши бываем!

— Бросьте! Как девушка поведет себя, так и будет…

Спустились сумерки. В вагоне зажгли свет. За окном теперь мелькали темные стены деревьев, темное, в неярких звездах небо.

В соседнем купе заиграла гармонь.

Володю снова охватило щемящее чувство: жаль было расставаться с Сергеем Павловичем, навсегда ушло отрочество, как навсегда ушел и тот день, когда сдал последний экзамен на аттестат зрелости.

…Пожилой проводник, с седыми, торчащими щеточками усами, подметал пол. Поровнявшись с Володей, попросил:

— Подвинься, солдат.

Все невольно переглянулись. Эта, казалось бы, простая фраза поразила их. Да, они действительно солдаты, и теперь не вправе ждать снисхождения окружающих к их мальчишеству. Да, теперь их встречают «по одежке». А то, что они особые солдаты, пусть поймут из их поступков.

Приближался вокзал, Павлик невинным голосом, растягивая слова, сказал Геше:

— Солдат, возьми котелок, принеси кипяток!

Но никого эта шутка не рассмешила, все были сосредоточенны, серьезны.

…Ночью, когда в вагоне наступила сонная тишина, Владимир вышел в тамбур. Покачивало, словно на небольших волнах. Пахло краской. Он открыл дверь, и свежий ночной ветерок заиграл в волосах. Вдали промелькнули огни селения и скрылись за холмом.

Ленинград… Какой он? О городе-герое знал по книгам, картинам. С трудом верилось, что будет там жить, ходить по тем же камням, по которым шли к Зимнему красногвардейцы, стоять у Смольного… Какое счастье, что оказался в одном городе с Галинкой! Наверно, она уже принята в пединститут.