Алые погоны (повесть в 3 частях)
Шрифт:
— Разрешите обратиться, товарищ майор, — сказал, наконец, Павлик Авилкин.
— Пожалуйста.
Указывая на очки майора с надломленным, но старательно перевязанным суровой ниткой ушком, Павлик спросил таким тоном, каким обычно произносят: «Ага, попался!»:
— А очки вам в каком году выдали?
Майор не успел ответить, потому что в это время к нему подошел старшина роты и, нарушив, к удивлению ребят, субординацию, прошептал что-то на ухо Тутукину. Командир роты побледнел и тихо спросил старшину:
— Когда?
— После завтрака, — ответил старшина, и они вместе
Там старшина виновато сказал:
— Не ожидал от них этого, товарищ майор.
— Так Гурыба и Самсонов?
— Так точно, Гурыба и Самсонов! И куда они могли сбежать?
Тутукину почему-то припомнилась сцена, которую он видел в коридоре училища на днях. Максим стоял на плечах Самсонова и старательно вписывал запятую в плакат, хотя никакой нужды в запятой не было.
Офицер посмотрел в окно. На плацу училища суворовцы обучались верховой езде. Теперь Русанов наверняка будет объяснять этот побег порочностью педагогической системы командира пятой роты!
Тутукин хотел было вызвать капитана Беседу, у которого сегодня был выходной день, но раздумал и повернулся к старшине:
— Немедленно возьмите коня и отправляйтесь на поиски. Без детей не возвращайтесь! — строго приказал он.
Старшина ушел. Майор, нервничая, ходил по комнате. Может быть, он действительно погорячился позавчера и поступил необдуманно?
Малыши из отделения капитана Беседы в воскресенье затеяли игру в «Сталинград». Они забаррикадировали класс и отбивали атаки трех остальных отделений роты. Бумажные шарики, пущенные из рогаток, жужжали, как шмели, бой то и дело переходил в рукопашную схватку. Но все атаки были отбиты, и «войска» от обороны перешли в наступление.
Руководил обороной Каменюка, начальником штаба был Максим Гурыба, а Самсонов — ординарцем. Когда наступило затишье, Артем Каменюка выстроил «батальон». К своей фуражке он прикрепил бронзовый листок от старого канделябра, через плечо перебросил полотенце, завязав его узлом на бедре, и стал выдавать картонные медали «За оборону четвертого отделения». Каждому награжденному Артем проникновенно пожимал руку. Особые знаки «За исключительную храбрость» были вручены Самсонову и Гурыбе, у которого на носу красовалась свежая ссадина. В это время и появился гневный Тутукин.
— Что за профанация? — загремел он, надвигаясь на старшину, тоже только что пришедшего и, конечно, непричастного к бою. Затем майор отнял все «награды». Каменюке, Гурыбе и Самсонову приказал привести класс в порядок, а с капитаном Беседой имел неприятный разговор.
Воспитатель заявил командиру роты, что ничего дурного не видит в этой игре, что требовать от детей образа жизни пожилых людей, страдающих одышкой, нельзя и что никакой профанации нет в том, что Максим раздавал картонные медали. Тутукин начальственно повысил голос и приказал «прекратить безобразия и навести порядок». Капитан, оставшись один, долго и сердито попыхивал трубкой.
Разыскивая пропавших, старшина прежде всего обшарил чердаки, все уголки училищного сада. Он заглядывал в водосточные люки, расспрашивал суворовцев. Только один сказал, что видел вчера в столовой, как Самсонов
— Граждане! Не видали вы тут двух маленьких суворовцев?
Их видели на соседней улице два часа назад, потом на окраине города, где они вброд переходили речку, хотя недалеко был мост, потом — возле мельницы. У стены мельницы зоркий глаз старшины обнаружил небольшую горку земли, наспех насыпанную руками, и деревянный крестик на этой горке. На широкой дощечке чернильным карандашом, — старшина мог дать голову на отсечение, что рукой Гурыбы, — было написано: «Могила неизвестного кузнечика».
Проехав немного дальше по дороге, старшина свернул к хате, стоявшей в стороне. На порог вышла молодая женщина с грудным ребенком.
— Гражданочка, вы не видели сегодня двух суворовцев, маленьких таких?
— Как же, видела, — бойко и словоохотливо ответила женщина, — один белесенький, ну, сущий кролик, а другой головатый, с носом покарябанным! Они около нашей хаты сидели, хлеб с маслом кушали. Я еще у них спросила: «Водицы, детки, не хотите?» А тот, что с покарябанным носом, говорит: «Мы не детки… В походе, — говорит, — лучше воду не пить, пота меньше, — говорит, — выходить будет». Я еще подумала: «Ишь ты, махонькие, а правила военные знают…» «Так, может, молочка выпьете?» — это я спрашиваю. Они подумали, а беленький говорит: «Молока можно… молоко, — говорит, — потом не выйдет». Выпили и пошли вон той дорогой на Алексеевку.
Около Алексеевки старшина повстречал старика-колхозника, ехавшего на телеге.
— Ты, служивый, не из Суворовского? — спросил тот.
— Из Суворовского.
— Два мальчика ваших в хате у меня.
Старик повернул телегу назад и по дороге рассказал:
— Зашли они к нам во двор. Я спрашиваю: вы, мол, куда? «К дяде, в город», — отвечают, а по глазам вижу — плутуют. Потом познакомились они с моим внуком Павкой, стали играть, да не утерпели, сказали ему, что из Суворовского убегли. Павка им говорит: «Я сейчас приду, воды только напьюсь» и ко мне, разговор передал. Я гляжу в окно: что за чудо! Мальчонки-то, словно зайцы, петляют. Покружат, покружат, а потом нагнутся и чем-то землю посыпают… «Это они табаком след засыпают, — объяснил мне Павка, — чтобы с собакой не нашли». Ну, я путешественников уговорил: «Оставайтесь, — говорю, — ночевать». Они сейчас обедают, а я подался к вам — упредить.
Начальник училища сидел за массивным письменным столом. Впервые Гурыбе и Самсонову довелось быть в служебном кабинете генерала. Часы в высоком стеклянном футляре пробили один раз. Позади генерала, на огромной, во всю стену карте нарисованы красные стрелы с надписями фронтов.
— Ну-с, — поднимая на беглецов глаза, строго спросил генерал, — вы куда бежали?
Ребята молчали. Им казалось, что на них строго и укоризненно смотрит не только генерал, но и с портрета Суворов, — с широкой голубой лентой через плечо.