Алые погоны. Книга вторая
Шрифт:
Каменюка чувствовал себя великолепно: откуда только появились уверенность жестов, спокойная рассудительность? Он не важничал, не «задавался», но маленькая фигура его буквально излучала достоинство.
— Я вот вам кусочек прочитаю на память, — сказал Артем, — это Александр Васильевич Суворов племяннику своему написал. Конечно, можно своими словами… Но лучше я — точно.
Каменюка обвел всех взглядом, словно бы говоря: «Вы только послушайте, послушайте» и, вздернув раздвоенный подбородок, начал: — «Будь отважен, но без запальчивости,
— Это значит, — не выдержал он, чтобы не пояснить: Тяжело в учении — легко в бою. Ясно?
— Ясно, — дружным хором ответили слушатели, вконец покоренные.
— Ну вот, пойдем дальше, явно подражая майору Веденкину, произнес Каменюка, — «Будь умерен в своих нуждах и бескорыстен в поступках…»
Над партой поднялась рука:
— Бескорыстный — это когда на деньги не жадный?
— Верно! — подтвердил Каменюка и, подумав, добавил:
— И когда стараешься для других, а о себе не думаешь!
«К службе отечества своего, — продолжал он, — являй искреннюю ревность! Будь терпелив в военных трудах; в несчастье не унывай и не отчаивайся!»
Когда Артем кончил, посыпались вопросы. На один из них — сколько наград, было у Суворова — он не смог ответить, собрался было честно признаться: «Сейчас не помню, узнаю, скажу», но на помощь подоспел Беседа, и Каменюка солидно поддакнул:
— Точно! Шестнадцать…
Со средней парты встал востроносенький, русый паренек в синей косоворотке. Желая показать и свою воинскую искушенность, повернулся к Беседе:
— Товарищ капитан, разрешите обратиться к товарищу докладчику.
— Пожалуйста, — залучились гусиными лапками морщинки у глаз Алексея Николаевича.
— Товарищ докладчик, давайте сдружимся — наш класс и ваш… У нас авиакружок — первый в области.
— Первый в области! — разгорелись глаза у Артема и степенность его исчезла. — Да мы с удовольствием! — Он осекся, посмотрел в сторону воспитателя. Тот одобрительно кивнул головой.
На волейбольной площадке состязаются офицеры — математики против историков. Семен Герасимович около судьи сочувственно покашливает при каждой неудаче коллег. Вокруг — стена «болельщиков».
— Товарищ майор, тушите!
— Резаным, резаным…
— Последний удар!
В ворота училища въехало несколько автомашин, — возвращались с поля офицеры-воспитатели. Среда для них самый тяжелый день недели. К обычным обязанностям в этот день прибавляется командирская учеба. Вот и сегодня они выезжали на рекогносцировку местности и по сразу загоревшим, обветренным лицам, по старательно стертой, но въевшейся в сапоги весенней грязи можно было безошибочно определить — генерал, проводивший эти занятия, заставил их немало исколесить поле.
Начальник строевого отдела встретил во дворе Боканова приветливым окликом:
— Добрый день, товарищ майор!
— С
— Пришел приказ о присвоении вам нового звания. Запасайтесь погонами с двумя просветами… и угощением для меня за добрую весть, — пошутил он.
Боканов едва успел почиститься и умыться, как надо было вести взвод в тир.
Выполняли второе упражнение по стрельбе из карабина. Первым стрелял сам офицер и все три пули уложил в десятку. Передав оружие Ковалеву, посоветовал:
— Наводите под нижний обрез яблочка.
Павлик Снопков позади огневого рубежа шопотом острил по поводу каждого выстрела товарищей:
— Определенно не тем глазом целил!
— Поехала молоко пить!
К шуткам его обычно относились снисходительно, но сейчас кто-то серьезно остановил: «Не надо под руку!»
— Суворовец Снопков Павел, на огневой рубеж! — раздался голос Боканова и Павлик четким, красивым шагом быстро подошел к офицеру. Стрелял Снопков метко и сегодня отстал от лучшего стрелка взвода — Владимира — только на четыре очка. Общий результат стрельб был хорошим; довольный Сергей Павлович приказал Братушкину и Пашкову почистить оружие, а с остальными пошел в класс.
— Сейчас будут передавать по радио важное правительственное сообщение, — сказал он дорогой.
В классе стоял радиоприемник. Его смастерил Семен, и он ему нелегко дался. Первый собранный им — не заговорил. Товарищи удивлялись. Второй — тоже; тогда начали подтрунивать. Но Гербов год упорно собирал необходимый материал, — сделал третий радиоприемник и он, наконец, заговорил!
…Едва умолк голос диктора, передававшего сообщение о выпуске займа восстановления народного хозяйства, как Владимир, вскочив с парты, предложил:
— Товарищи, давайте сложимся и купим коллективную облигацию!
Предложение всем понравилось:
— Облигацию хранить у командира роты!
— Так и назвать ее — коллективная, третьего взвода!
Савва тут же внес сорок пять рублей (из пятидесяти, недавно полученных от матери), Геннадий — двести двадцать, не сказав, что отдал почти все свои деньги, — от отца переводов больше не было, а эти, заветные, берег на фотоаппарат «Фэд». Семен ходил по классу с мрачным лицом: «безобразие, за душой — ни копейки». Повеселел, когда придумал — «продам букинисту две своих книги».
Собрали восемьсот рублей. Сергей Павлович посоветовал:
— Обратитесь по радио к другим ротам.
Члены бюро здесь же решили пойти по ротам. Андрей сел писать плакат: «Суворовский рубль — в народную копилку!»
Почин подхватили — в училище сразу. Павлик Авилкин писал домой: «Дорогая бабуся! Я подписался на заем на тридцать пять рублей, на те, что ты мне подарила — ты не сердись, пожалуйста… Прошу сообщить, как в нашем колхозе с подпиской?.. Наш капитан говорит, что я стал серьезнее и с учебой у меня дело лучше обстоит, так что ты не волнуйся…»