Алые погоны. Книга вторая
Шрифт:
До начала самоподготовки Ковалев решил отправиться в читальный зал — сделать выписки со стендов о жизни В. И. Ленина и И. В. Сталина. В зале ни души. Володя забрался за высокий щит и весь ушел в работу. Его отвлек голос командира роты. Подполковник Русанов возмущенно говорил кому-то:
— Это безобразие! Наряд от вашего взвода чуть было не опоздал сегодня на развод…
Владимир сразу сообразил, что Русанов «пушит» их капитана. Действительно, получилось безобразие, но Боканов тут был не при чем. Ребята, которым следовало идти на развод, замешкались
— Имейте в виду, — продолжал Русанов, — я на вечерней поверке отмечу недисциплинированность вашего взвода! Ваш помощник — Сурков, мямлит, не хочет «портить отношений»… Я вынужден дать ему взыскание…
Владимир из-за своего «укрытия» услышал голос молчавшего до сих пор Боканова:
— Разрешите объяснить, товарищ подполковник.
— Да, — буркнул недовольно Русанов.
Ковалев, собиравшийся заявить о своем присутствии и попросить разрешение уйти, не решался это сделать, потому что, идя в читальный зал, спорол грязный подворотничок, а свежий не успел пришить. Появление в таком виде перед офицерами могло принести большие неприятности.
— Виноват во всем я, — твердо сказал Боканов командиру роты, — ни взвод, ни вице-сержант Сурков не при чем.
Ковалев ошеломленно замер. Что такое? Почему капитан на себя наговаривает? Ведь все дело в Андрюшке и в том, что увлеклись игрой…
— Виноват я, — повторил Боканов, — и готов нести ответственность за то, что не научил их дисциплине.
— И понесете, если понадобится, — вдруг смягчился командир роты и совершенно другим тоном добавил:
— Прошу вас, Сергей Павлович, обратить особое внимание на несение ими службы. Это сейчас чрезвычайно важно.
Едва ушли офицеры, Ковалев помчался в роту. Оттащив в сторону Суркова, восторженно шептал:
— Ты понимаешь, он так сказал, чтобы отвести удар от взвода, не позорить… Он считает, что не научил нас… твою вину на себя принял… Ты должен, Андрей, требовать по уставу… а то подведешь и его и взвод…
Ученики обычно быстро и безошибочно устанавливают высоту авторитета своего воспитателя. Со снисходительным смешком относятся они к безвредным любителям побушевать и покричать; с плохо скрываемой иронией принимают панибратские заигрывания; быстро определяют позеров («треску много, а знания жидковаты»).
Боканова класс любил за щепетильную честность и прямоту, за то, что не было у него «патентованных любимцев» и «беспросветных парий», что не докучал нудной моралью, а надо было — отчитывал поделом, не оскорбительно и как-то очень по-человечески, если даже и повышал голос. Они ценили и то, что Сергей Павлович всегда считался с инициативой и мнением коллектива. Он не давал невыполнимых приказаний и, тем самым, избавлял воспитанников от лишних взысканий. Но зато, если требовал, то делал это настолько разумно, в такой веской форме, что невозможно было уклониться от выполнения — не из-за угрозы наказания, а из боязни утратить доброе отношение воспитателя.
В Боканове ценили внешнюю аккуратность и точность, доходящую до пунктуальности, но не перерастающую в педантизм. Кое-кто,
Невольно подслушанный сегодня разговор офицеров открыл перед Володей воспитателя с совсем новой стороны, очень понятной и близкой ему. Володя знал, — конечно, и раньше, по своему собственному опыту, что Боканов — сердечен, верит в каждого своего питомца, живет их радостями и печалями. Но что он умеет так самоотверженно стать горой за них перед начальством, так ревностно отстаивать свой взвод, в ущерб самому себе, — это было ново и делало Сергея Павловича в глазах Володи еще выше и дороже.
Через несколько минут после того как Ковалев передал Суркову услышанный разговор, Боканов пришел в роту. Лицо его, как всегда, было спокойно, серые глаза строги.
— Вице-сержант Сурков Андрей, как несет службу наряд? — официальным тоном спросил офицер.
— Все в порядке, товарищ капитан! — вытянулся Сурков.
Ковалев смотрел на Сергея Павловича обожающими глазами. Боканов с удивлением подумал: «Что это он такой взбудораженный?». Володя перехватил взгляд и спохватился. Облачко мальчишеской суровости изменило выражение его глаз.
Боканов кратко приказал Суркову:
— За пять минут до вечерней поверки доложите мне о сборе взвода.
— Слушаюсь доложить вам о сборе взвода за пять минут до вечерней поверки.
Боканов повернулся, чтобы уйти, и вдруг заметил, что у Ковалева нет подворотничка.
Владимир виновато опустил голову.
— Вам, вице-сержант Ковалев, даю наряд вне очереди — пристально взглянув на Владимира, негромко объявил офицер. — Воротничок пришейте немедленно…
— Слушаюсь, — огорченно произнес Ковалев и, когда офицер скрылся, смущенно покосился на Андрея.
— Бывает, — посочувствовал Сурков.
После вечерней поверки Боканова окружили офицеры, поздравляли с присвоением звания.
Они с такой искренней радостью жали ему руку, что Сергею Павловичу хотелось каждого обнять, сказать теплое дружеское слово, но он успевал только растроганно отвечать:
— Спасибо! Спасибо, товарищи!
Когда почти все разошлись, майор Веденкин, подмигнув Беседе, воскликнул:
— А ведь событие, товарищ майор, придется отпраздновать!
Сергею Павловичу было и странно, и приятно слышать это новое обращение. Он всегда спокойно относился к служебным повышениям, наградам, не делал из этого главного вопроса жизни, не придавал большего значения, чем следовало, но сейчас ему по-человечески приятно было случившееся. «Нет, что ни говори, — радуясь, думал он, — а в каждом из нас есть немного здорового и законного честолюбия… потому что всегда приятнее приподняться на ступеньку жизни, чем съехать с нее».
— Пойдемте к нам. Сейчас мне очень хочется быть вместе с вами… Я вас очень прошу, — обратился он к друзьям.