Алюминиевое солнце
Шрифт:
С тихим торжеством, будто под свод храма, ступил Кольша под светлую сень полевых деревьев. Заматеревшие березы, опираясь на чернокорые лапчатые кряжи, стремительно возносились в синеву веселой белизной стволов и там, в вышине, нежно пушились зеленой дымкой. Где-то самозабвенно, раскатно теребил сухую щепу дятел, и все еще не стихал перезвон колоколов, который здесь, среди этой праздничной белоствольной тишины, даже усиливался и медовел. А еще в продольной глубине лесной полосы слышались
Вскоре впереди, у березового края, засверкал никель черного мотоцикла, а чуть подальше несколько мопедов подпирали друг дружку рогатыми рулями. Тут же, под зонтом рябины, пять не то шесть парней-подростков полулежа окружали расстеленный рушник, на котором ярко пестрели засахаренные маковки куличей, крашеные яички, стеклянные банки с помидорами и огурцами. И над всей этой красотой высилась мрачная крутоплечая бутыль, похожая на монастырскую башню. Тут же, на березовом обрубке, пощипывал гитарные струны парень постарше, уже опушенный чернявой, от уха до уха бородой и с большой цыганской серьгой в левой ушной мочке.
Кольша хотел было стороной обойти пасхальную компанию, но его заметили, гитара умолкла, и навстречу вышли два пацана - оба непокрытые, по-весеннему, а может, по-пьяному встрепанные, со свежими солнечными ожогами на курносых носах и подглазьях. Один из них был долговяз и черняв, другой - поплотней и попеньковей.
Подойдя к Кольше, поразглядывав его неприязненно, исподлобья - не оттого, что имел какие-то претензии, а просто потому, что изрядно охмелел, чернявый, запинаясь, гуняво спросил:
– З-землемер, ш-шеф просит закурить...
– Нет, ребята, я некурящий, - ответил Кольша.
Пеньковатый обернулся и переответил гитаристу:
– Он некурящий! Нету у него.
– Наверное, врет?
– отозвался тот и, не оставляя гитары, не спеша, вразвалочку, шурша перезимовавшими листьями, направился к тем двоим. Остальные двое тоже потянулись за ним.
– Знаю я этих жлобов, - раздраженно ворчал гитарист.
– У самого есть, а притворяется - нету.
– А ты чей будешь?
– поинтересовался Кольша.
– По голосу вроде Синяков Павел. Давно тебя не видал, годов пять. Большой вырос!
– Ошибаешься, дядя!
– Не должен... Вот только борода... А голос - Пашкин...
– Ты, землемер, давай зубы не заговаривай, - огрызнулся гитарист, обдав Кольшу волной самогонной одышки. В его ощетиненной бороде, как раз под губой, взмелькивало огуречное семечко.
– Тебя спрашивают: курево есть? Есть или нет?
– Нету...
– развел руками Кольша.
– Зачем оно мне: я же некурящий.
– Найдем - хуже будет, - пригрозил гитарист.
–
Те двое - чернявый и посветлей - вяло, без интереса, озираясь по сторонам, с двух боков подошли к Кольше: чернявый снял торбочку и высыпал содержимое на землю; тем же временем пеньковатый запустил руку в боковой карман куртки и ухватил майонезку.
– А баночку не тронь!
– потребовал Кольша.
– Дай сюда.
Однако малый передал баночку гитаристу, и тот брезгливо покрутил ее в руках и ничего в ней не увидел, кроме бегающего муравья с белой пометкой и засохшего цветка мать-и-мачехи.
– Отдай!
– рассердился Кольша.
– Дай немедля!
Он хотел было вырвать посудину, но гитарист, ухмыляясь, поднял баночку высоко над головой.
– Пашка, отдай!
– У-тю, тю, тю...
– высоко вертел баночкой гитарист.
Пытаясь дотянуться, Кольша запнулся, запутался деревягой в сухой прутяной траве и, теряя равновесие, подался вперед, обеими руками толкнул гитару, висевшую на груди Синяка. Раздался нечаянный басовый звон.
– А-а, ты струны рвать?!
– понизив голос до шипения, выдохнул Синяк. А ну, Пепа, сделай ему!
Пеньковатый малый вяло махнул возле Кольшиного уха белой кроссовкой, но промазал и, не устояв, плюхнулся на землю. Остальные пацаны захохотали.
– Слабак!
– подтвердил гитарист и повернулся к чернявому.
– А ну, ты давай...
Чернявый, оглядывая Кольшу, примеряясь к нему, зашел сзади и оттуда ударил Кольшу в висок.
– Ребята!
– попросил Кольша, зажимая ладонью зазвеневшее ухо.
– Крышку хоть откройте... Пропадет ведь...
– Обойдешься!
– усмехнулся Синяк и зашвырнул майонезку в глубину лесопосадки.
– Зачем же...
– Кольша невольно потянулся за ней руками, но тут же из-под рыжего брюха гитары встречно выметнулся осыпанный песком и листьями резиновый бот и тяжко, тупо, будто кувалдой, саданул ему в грудь, в белую пасхальную рубаху...
– Уметь надо, козлы!
– торжествующе крякнул Синяк, оглядывая примолкших пацанов.
Кольша немощно опрокинулся навзничь, раскинув руки крестом. На него посыпались ободренные пинки остальной, еще не умелой стаи...
"Какое чистое небо!.." - теряя сознание, успел удивиться Кольша.
* * *
На другое утро, туманное, жесткое от ночной прохлады, Катерина нашла его в лесопосадке застрявшим в цепких кустах акаций. Наверное, он потерял направление и полз вовсе не к дому, а куда-то не туда...
Руки его были в вязкой лесной грязи. Но на изодранном, кровоточащем виске еще билась подкожная жилка...