Алый чиж
Шрифт:
Чиновник взял конверт, заглянул туда краем глаза и тихо, как будто разговор шел о давно понятном деле, спросил:
– Адрес?
Через неделю у нас связь с внешним миром состоялась. Папа пожал мне руку и долго расспрашивал. Историю посещения чиновника мне пришлось пересказывать раз десять. Теперь телефон в нашей квартире звонил беспрерывно.
Став акционерами и вкладчиками, мы приобрели массу новых знакомых. Причем вкладчики банка «Чара» предпочитали общаться с мамой. Акционеры «МММ» – со мной и с папой. Теперь нам незачем ездить в город (городом мы стали называть центр Москвы). Интересующие нас
– Вера Николаевна! О чем вы говорите? Вчера в «Чару» сдал десять тысяч долларов скульптор Кикогосян! У него такие связи! Будьте уверены, такой человек зря не принесет свои деньги…
Мне звонили по очереди инженер Костя, осветитель из театра Моссовета Гриша и бездельник Сережа. Инженер Костя пребывал в состоянии вечной паники:
– Женя! Конец! Срочно продавай все акции. Завтра «МММ» крышка. Сегодня на Варшавке столько милиции. Это неспроста!
Через полчаса Гриша сообщал, что «МММ» вложил деньги в автомобильные заводы.
– Акции взлетят в цене в ближайшие дни. Я выпросил у отца золотой портсигар. Сдал в скупку. Купил акции на все! Давай скорей! Ищи деньги!
Сережа звонил под вечер. Он торчал на Варшавке целыми днями и вечером делился впечатлениями:
– Сегодня из ворот фирмы выехало двадцать машин с акциями, с деньгами вернулось семнадцать. Представляешь оборотик!
В то утро мама собиралась ехать в центр. Ее подруге Валентине Александровне Михайловской исполнялось пятьдесят пять лет. Певица Валентина Александровна к своему юбилею относилась очень серьезно.
Мама не хотела обидеть подругу и решила ехать. Мама гладила платье, когда позвонили в дверь. Я впустил в прихожую пожилого мужчину. Лицо его было мне знакомо. Пока я, неловко улыбаясь, пытался припомнить имя гостя, он сказал:
– Мне бы Веру Николаевну.
Я сообщил, что мама в неглиже. Тогда гость попросил позвать папу.
– Папа в торговом центре. Возможно, мне удастся вам помочь…
– Вы меня узнаете? Я Витек, водитель Вадика…
Я вспомнил. За прошедшее время перед нами прошло такое количество новых лиц, что моя рассеянность была объяснима.
– Я вас внимательно слушаю.
– Вадик велел передать, что банк «Чара» на грани банкротства.
– Откуда Вадику известно, что мы вложили деньги в «Чару»?
– Много ваших отнесли туда деньги. Вадик решил на всякий случай послать меня.
Я поблагодарил. Извинился, что не сообщил Вадику номер нашего телефона и, стараясь не терять самообладания, распрощался
– Что случилось?
Пока я рассказывал, папа так и стоял с авоськой.
Из авоськи кроме свертков и хлеба торчали хвосты бананов. Все давно носили продукты в полиэтиленовых пакетах, но папа с авоськой не расставался. Меня злила старомодная привычка отца, и я не упускал случая поддеть его. Но сегодня было не до шуток. Лицо папы медленно начало покрываться розовыми пятнами.
– Мама знает?
– Нет, маме я не сказал. Она гладит свое платье к юбилею…
– И не говори.
– Что будем делать? – спросил я.
– Надо ехать, немедленно снимать деньги со счета! – ответил папа и стал машинально выкладывать продукты из авоськи.
– Лишимся процентов. По договору нам осталось пять дней. И не только процентов, из нас вычтут неустойку за нарушение срока договора, – ответил я.
– Немедленно едем в банк. На месте посмотрим, как поступить…
Папа аккуратно сложил авоську и положил в карман. Через пять минут, что-то соврав маме, мы вышли из дома.
В метро папа задумался:
– А что, если у Вадика ложные сведения? Непроверенные слухи?
– Зачем Вадику отвлекать от работы шофера? Гнать его к нам в Тмутаракань? Нет, Вадик информацией владеет.
Но пала не сдавался:
– А что, если Вадик заинтересован в крушении банка? Слухи сами не рождаются. Слухи создают конкуренты…
– Папа, у нас нет оснований не доверять Вадику. Давай будем объективны. Если он хотел нас надуть, для этого были прекрасные возможности… – ответил я, но уже менее убежденно. Я вспомнил, сколько раз и у меня шевелилось подозрение насчет намерений Вадика, но до сих пор они оказывались беспочвенными.
– Дай бы Бог, – неуверенно согласился папа.
– Почему мы всегда думаем о людях плохо, не имея для этого никаких оснований?..
Но шум в вагоне перекрыл мои слова. Папа не расслышал и продолжал свое:
– Вадик – человек не нашего круга, даже не москвич. По-русски правильно говорить не умеет. В лексиконе Вадика с трудом пятьдесят слов наберется.
– Прости папа, но ты несешь чепуху! Эти люди сейчас открывают новые фирмы, крутят деньги, создают рабочие места. Погляди на наших знакомых москвичей. Одна Людвига Густавовна вписалась в новую волну. А кто еще?! Наши интеллигенты или плачутся, или удирают!
Я кричал на ухо папе, он кричал мне. На Павелецкой в вагон вошел шестилетний цыганенок. На плечах мальчика сидела двухлетняя девочка. Цыганенок играл на маленькой гармошке. В паузах мальчик сообщал, что они с сестрой два дня ничего не ели. В растопыренный целлофановый пакет пассажиры щедро накладывали купюры и растроганно переглядывались. Маленький дуэт имел успех. На следующей станции дети вышли, а в другую дверь вошла точно такая же пара. На монолог о двухдневном голодании вагон ответил громким смехом. Гонорар был мизерным. Я вспомнил о знаменитом изречении: «Трагедия, повторенная дважды, превращается в фарс».