Алый чиж
Шрифт:
Беленко долго смеялся. Он любил анекдоты «со значением»:
– И у тебя так?
– Нет, у меня пока все нормально.
– Вон видишь, у окна две пташечки. Уверен, не откажутся по стольничку заработать. Устроим десерт. У Вити мастерская пустует, ключи у меня, а Венера раньше семи не ждет. Выходит, три часа свободы. Дольше с ними и делать нечего. Если ты без баксов, я угощаю…
Алехин сразу вспомнил, что «Достоевского» зовут Венерой, и посмотрел на девушек. Они были молоденькие и в меру накрашенные:
– Стольник я найду, но….
Беленко подозвал официанта и попросил передать предложение девицам. Те профессиональным взглядом изучили клиентов и быстро пересели к ним:
– Скучаете, мальчики?
Алехин улыбнулся. Младшему из «мальчиков» осенью стукнуло пятьдесят семь, старшему перевалило
– Друг скучает.
– Нас же двое.
Даниил Николаевич подмигнул Беленко:
– Пегий справится. А у меня в пять деловая встреча.
Проводив троицу до шикарного лимузина приятеля, Алехин с облегчением вздохнул. Никакой деловой встречи он сегодня не назначал, но перспектива «десерта» навела на него уныние. «Господи, неужели возраст так меня изменил? И Пегий далеко не мальчик, а ему хватает прыти». Но почему-то зависти к темпераменту друга Даниил Николаевич не испытал. Специфические барышни с интеллектом приматов его и раньше не волновали. Усмехнувшись своим мыслям, он машинально взглянул на часы и вдруг вспомнил, что Маша уже пятнадцать минут ждет его возле памятника Маяковскому. Ехать туда было слишком близко, а идти слишком долго. Алехин поднял воротник плаща и побежал. До подземного перехода на площади он добрался за двадцать минут. Маша стояла на углу скверика и укоризненно на него смотрела. Одышка мешала говорить:
– Прости, детка. У меня была деловая встреча, никак не мог раньше.
Она надула губки:
– Я замерзла и хочу есть. Давай куда-нибудь занырнем. Я бы шашлычок слопала и выпила бы с тобой коньяка. Мне грузинский коньяк, которым мы у Славинского грелись, очень показался.
Наедаться снова Алехину вовсе не хотелось, а греться коньяком и подавно – пока бежал, рубаха под плащом взмокла. Но он вспомнил упругую юную грудь, детские дрожащие плечики и, оскалив вставную челюсть, соврал второй раз за сегодняшний день:
– Прекрасно! Я тоже не ел с утра, и выпить ужасно хочется. – И, нежно прихватив Машу за локоток, повел в ресторан.
Ковыряя вилкой сациви, пресыщенный кавалер с зоологическим интересом наблюдал, как Маша молодыми острыми зубками перемалывает баранину. Она заметила его взгляд и, не отрываясь от трапезы, спросила:
– Даня, что у тебя была за встреча? Врешь, наверное. С бабой флиртовал?
Подозрение девушки Алехина возмутило:
– Неужели ты думаешь, я в состоянии пережить двух женщин за один день?!
– Кто тебя знает… Ты еще у нас козлик.
– Я же сказал не трахнуть, а пережить. Это совсем не одно и то же.
Но Маша разницы не уловила:
– Налей мне выпить. – Она подвинула ему опустевшую рюмку и томно стрельнула глазками. Алехин наполнил рюмку и достал сигареты.
– Подожди курить, я еще не наелась. Послушай, Даня, а почему ты на мне не женишься?
– Потому что это смешно. Ты девочка, а я старик.
– Спать с девочкой тебе не смешно, а жениться смешно. Я не понимаю. По-моему, тебе как раз пора. Кто тебе стакан воды подаст?
– С мышьяком? – пошутил Алехин.
– Почему с мышьяком, Даня? Можно со льдом.
Он неожиданно расхохотался. Маша причины веселья своего друга не поняла и потребовала объяснений. Даниил достал платок, вытер им накатившую на щеку слезу:
– Прости, детка, есть анекдот про старого еврея.
– Расскажи.
– Я сегодня уже рассказывал один анекдот. Второй раз не хочется. И потом, ты его все равно не поймешь.
– Я такая дура? – Маша прекратила жевать и обиженно воззрилась на Алехина.
– Дело не в том, что ты дура… Молода еще. Чтобы понять его соль, нужно и быть старым евреем.
– Все равно расскажи.
– Там нечего особенно рассказывать. Старый еврей, умирая, очень удивился, что ему не хочется пить. Это насчет стакана воды, – пояснил Алехин девушке и подумал, что день выдался странный – все приходится делать дважды. Два раза обедать, два раза врать и дважды рассказывать старые анекдоты.
Маша покончила с бараниной, сбросила под столом с ножки туфельку, которая ей немного натерла пятку, и погладила мыском коленку Алехина:
– Ты мне не ответил.
– О чем?
– Почему бы нам не пожениться?
Даниил с сожалением поглядел в томные глаза Маши и снова вспомнил поручика Ржевского:
– Скучно. Жениться, что ли? – хотел добавить фразу из анекдота,
Вендетта
Все было очень серьезно. Возле подъезда с селектором сиял лаком черный представительский «Мерседес», а дверь в офис охранял крепкий малый в форменном сюртуке, на рукаве которого красовалась эмблема фирмы. На втором этаже, в огромном холле сидела Ира. Ее длинные ноги и некоторая поволока в томном взгляде для наблюдательного посетителя приоткрывали завесу в интимный мир боса. Леонида Калевина Господь наблюдательностью не обделил, и он отметил не только внешность секретарши, но и великолепный ореховый секретер в стиле ампир, и золоченое кресло рядом. В том, что перед ним настоящая старина, Леонид ни секунды не сомневался. Эти вещи были ему прекрасно знакомы. Два года назад, когда он решился уйти с работы и отдаться благостному процессу стихосложения, начинающий поэт принялся распродавать свою антикварную мебель. Продал он и ореховый секретер и до сего дня о его дальнейшей судьбе не имел ни малейшего понятия. Теперь судьба секретера прояснилась. Золоченое кресло он тожн продал, но немного позже. С креслом Леонид расстался гораздо легче, чем с секретером. Кресло он сам купил в антикварном мебельном магазине, а секретер достался ему от родителей. Предки Калевина когда-то владели крупными поместьями, держали конюшню беговых лошадей и страстно коллекционировали старинную мебель, бронзу, фарфор и живопись. При Советах они были арестованы, а затем расстреляны. Особняк, принадлежавший семье, пролетарии разграбили. Каким-то чудом сохранилось несколько вещей, которые гегемону не приглянулись. Среди них оказался и ореховый секретер. Видно, он стоял у разбитого окна, от дождей разбух и выглядел жалко. Это и сохранило великолепный экземпляр французской работы начала XIX века для двух поколений Калевиных. Сам Леонид и свое появление на свет считал чудом. Его отца грудным ребенком в начале большевистской смуты нянька увезла в родную деревню и выдала за своего сына. Ей же и разрешили забрать из разграбленного дома хозяев то, что не в нем осталось.
– Вы можете подождать немного? – улыбнулась Ира посетителю. – Геннадий Александрович сейчас закончит говорить с Америкой и вас примет. Он просил извиниться…
– Конечно, могу, – улыбнулся в ответ Калевин и присел на краешек золоченого кресла.
– Простите, пожалуйста, – смущенно обратилась к нему Ира. – Геннадий Александрович очень дорожит этой мебелью. Не могли бы вы пересесть сюда? – И она указала на кожаный диван в углу холла. Леонид кивнул и пересел на диван.
– Хотите чаю или кофе? – предложила секретарша.
– Нет, спасибо. – Отказался Калевин, стараясь не расхохотаться – так развеселила его забота о его бывшей мебели.
Ира удалилась в противоположный угол, где стоял ее письменный столик с компьютером и факсом.
«Значит, он держит мой секретер для красоты», – вывел для себя Леонид. Факт покупки секретера Геннадием Затохиным его не удивил. Они и встретились дней десять назад по тому же поводу. Калевин уже издал два поэтических сборника. Критики высказались доброжелательно. У Калевина даже появилось несколько поклонников и поклонниц. Но славой сыт не будешь. Продолжая страдать от безденежья, он пытался избавиться от последней антикварной вещи. Это была двуспальная кровать карельской березы. На шкаф и две тумбочки, что составляли некогда цельный спальный гарнитур, нашлись охотники. Их увезли, и ложе осиротело. Чтобы избавиться от кровати, Калевин бросил клич среди знакомых. Один из них и привез к нему бизнесмена. Поэт немного знал Гену, они когда-то несколько раз сразились на бильярде. Оба сразу вспомнили друг друга. В те времена у Леонида водились деньги, и он в качестве проигравшего пригласил Затохина в ресторан. Пожалуй, в те дни Калевин зарабатывал больше, и у персон вроде Затохина вызывал уважение. Но Геннадий с тех пор сильно преуспел в торговле мороженым, затем перешел на редкие металлы и теперь слыл преуспевающим дельцом, входившим в обойму самых крутых предпринимателей из русскоязычного клана Республики. А Леонид заделался нищим поэтом.