Алый камень

Энн Джуэл Э.

Я пожимаю плечами.

— Обмани меня.

После нескольких мгновений изучения меня, его внимание возвращается к молнии, и он застегивает ее, прочищая горло.

— Кентукки.

По моей коже пробегает холодок, пробуждая любопытство, которое я подавляла несколько месяцев после того, как нашла сундук.

— Составить компанию?

Он качает головой.

— Разве у тебя нет свадьбы, которую нужно спланировать?

В моем ворчании слышится сарказм.

— Да. Мне нужно договориться с поставщиком провизии, сделать последнюю примерку

платья и перестать трахаться с моим бородатым соседом по дому.

Тео проводит рукой по своим спутанным волосам, отходя от меня.

— Ну, вычеркни «перестать трахать своего бородатого соседа по дому» из своего списка. Мы закончили.

— Отлично. Я позвоню поставщику провизии.

— У тебя нет телефона. — Он захлопнул дверь ванной.

— Пошел ты. — Я хмуро смотрю на дверь.

Он прав. У меня нет телефона. У меня нет ни обслуживающего персонала, ни жениха. У меня почти нет жизни.

***

Моя мама умерла от рака яичников, но не раньше, чем ее почти выпотрошили на операционном столе, ввели яд в вены и облучили изнутри и снаружи.

Резать.

Травить.

Сжигать.

Это был мой самый ранний урок о раке - рассказ Оскара из первых рук. Может быть, я не видела достаточно чудес в своей жизни, чтобы отдать все свое существование в руки компаний, чьи средства к существованию зависят от лечения, а не от излечения рака.

Маме объявили ремиссию «Без признаков заболевания». Мой отец отвез ее в Италию, чтобы отпраздновать это событие, а бабушка присматривала за мной. Мне было восемнадцать месяцев.

Современная медицина вылечила ее. Посыпаем конфетти.

Через шесть месяцев у нее обнаружили рак в печени, легких и мозге. Через тридцать семь дней она умерла. Я этого не помню, но смерть моей мамы разыгрывалась в глубине убитых горем глаз моего отца с самого раннего возраста. Он изначально не хотел, чтобы она проходила химиотерапию.

Рак - это следствие слабости организма, а не ее причина. Моя мама уничтожила последний клочок своей иммунной системы канцерогенами. Кто-то, любой, в ком есть хоть искра истинного разума - должен увидеть иронию в лечении рака канцерогенами. Мое мнение дико непопулярно. Имеет ли это значение? Нет. Это всего лишь мое мнение, и оно должно иметь значение только для меня.

Моя мама хотела лечиться. Как бы я ни чувствовала себя обманутой жизнью с ней, я никогда не могла винить ее за то, что она выбрала тот путь в жизни, который выбрала. Это горько-сладкий праздник свободы.

— Скарлет Стоун, — называет медсестра мое имя.

В воздухе пахнет дезинфицирующим средством, а температура гораздо прохладнее, чем нужно. Обстановка подтверждает мое убеждение, что люди приходят к врачу, чтобы умереть, а не жить. Если они хотят создать атмосферу современного морга, то миссия выполнена.

Я хихикаю. Время ужасное, но я ничего не могу с собой поделать. Я представляю, как медсестра говорит: «Скарлет Стоун, сейчас мы подгоним вам гроб». Может

быть, рак распространился на мой мозг.

По крайней мере, я могла бы обвинить в этом свои безумные мысли, вместо того чтобы полностью признать их своими собственными.

— Давайте вас взвесим, а потом я попрошу вас сдать анализ мочи в эту чашку и поставить ее на полку в туалете.

Медсестра хмурится, глядя на мой вес. Как профессионально с ее стороны.

Я мочусь. Нахожу свою палату. Раздеваюсь. И сажусь на сложенный халат.

В дверь стучат.

— Да, — отвечаю я.

Врач входит с опущенной головой, сосредоточенно глядя на свой электронный планшет. С каких это пор умение вести себя у постели больного стало необязательным?

— Скарлет, я доктор... — Он смотрит вверх, потом вниз, потом отворачивается.

— Простите, вам нужна помощь с больничной накидкой?

— Нет. Если ваша медицинская степень законна, то я не думаю, что мое обнаженное тело должно быть проблемой. Не делайте вид, что не собираетесь попросить меня откинуться назад и раздвинуть ноги.

— Мисс Стоун, по протоколу вы должны...

— Протокол-шмотокол... Я не пристаю к вам. Я просто считаю, что игра в бумажные платья совершенно нелепа. Давайте просто покончим с этим.

Я не могу объяснить свое поведение, потому что я не нудист. Единственная веская причина, по которой я заставляю этого беднягу чувствовать себя неловко, - это Тео. С тех пор, как он попытался отменить все, что между нами было, у меня вроде как кончилась всякая охота.

Он поворачивается и прочищает горло.

Иронично, что именно я чувствую себя наиболее уязвимой в этом дурацком халате, но именно ему явно некомфортно без него.

— Так вы здесь, чтобы... проверить свой рак? — его палец проводит по экрану, дословно повторяя мою причину визита.

— Да.

— У меня нет вашей медицинской карты. У вас был диагноз рака?

— Да.

— Ну, без ваших записей я могу только провести стандартную процедуру: физический осмотр, анализы крови и мочи...

— Дайте мне ваш планшет.

Он качает головой.

— Я не могу...

Я спрыгиваю со стола. Возможно, в моей жизни осталось недостаточно дней, чтобы научиться играть по правилам, но я здесь для того, чтобы это выяснить. Он отступает назад, пока его не встречает стена. Я серьезно сомневаюсь в его медицинском образовании.

— Вы не можете этого сделать, — протестует он, когда я выхватываю у него планшет.

— Я здесь, чтобы проверить свой рак... — Я захожу в интернет — ...и вам нужна моя медицинская карта... — мой палец пожирает экран, торопясь с моим мягко говоря незаконным взломом моей собственной медицинской карты. — ...поэтому я предоставляю вам свои записи, чтобы нам не пришлось переносить встречу и ждать, пока будет соблюден весь... протокол. Все идет гораздо более гладко, когда мы смотрим на правила и законы как на рекомендации. Полезные - или иногда не очень - предложения.