Алый король
Шрифт:
+Будь проклята твоя гордыня, Азек!+
Тот оставил вспышку Пентху без внимания. Ариман не имел права отвлекаться: всякий раз, когда Хатхор Маат вносил новое изменение, варианты будущего разветвлялись вновь. Заметив, что в их сплетении резко уменьшилось число сценариев, завершающихся жуткой смертью практика, Азек воспрянул духом.
+Получается!+ крикнул он.
Собек мучительно взвыл и забился в адских конвульсиях. Медицинский модуль контейнера издал пронзительные сигналы тревоги, на всех
+Продолжаем!+ отозвался павонид, разум которого словно бы стонал от напряжения — Хатхор Маат переписывал сотворенный Императором код жизни. Упиваясь мощью своего дара, адепт преобразовывал пациента, обрубая все аномальные ветви противоестественной эволюции.
Человечество уже многие тысячи лет управляло развитием нижестоящих форм жизни, но никогда не получало мгновенных результатов. Благодаря искусственной селекции люди с незапамятных времен одомашнивали растения и диких животных, но пересоздание Собека, несомненно, было величайшим достижением в области генетики.
Удел практика с каждой секундой становился все очевиднее. Ариман трудился на пределе возможностей, и у Санахта дрожали руки от усилий по поддержанию телепатического моста. Хатхор внутренне ликовал, зная, что первым в истории совершает столь восхитительное деяние.
Павониды обладали чудесным даром биомантии, но польза от ее применения часто оказывалась преходящей. Жизнь по природе своей стремилась поддерживать устоявшиеся формы и функции. Обычно она сопротивлялась навязываемым изменениям, но сейчас… сейчас Маат необратимо перестраивал самую сложную из существующих биологических структур — генетический код, написанный Повелителем Человечества.
Кто, кроме Тысячи Сынов, дерзал вмешиваться в устройство Его творений?
Даже страдая от боли перерождения Собека, корвид ухмыльнулся.
После такого успеха Хатхор станет просто невыносимым.
Наконец Азек получил то, что искал со дня прибытия на Планету Чернокнижников, — средство обратить необратимое вспять. Судьба практика, освобожденная из-под ярма безудержных мутаций и кошмарных мучительных метаморфоз, вновь принадлежала только ему. Ответвления грядущего отмирали и осыпались подобно кусочкам сброшенного кокона.
+Готово,+ послал Ариман павониду.
Санахт уронил ладони на рукояти мечей и стиснул руки на эфесах, будто черпая из оружия силу.
Азек вздрогнул, ощутив, как распадается связь между ним и Маатом. Корвида охватило странное чувство, нечто среднее между облегчением и сожалением. Ему не хотелось без нужды задерживаться в своеобразно устроенном разуме Хатхора, однако в контакте с павонидом Ариман познал силу, способную преобразовывать жизнь и управлять ее развитием. Божественную мощь.
Она опьяняла и неприкрыто искушала. Неудивительно,
Отрывисто усмехнувшись, изможденный Маат опустился на колени. В погоне за восхитительным свершением он едва не отдал всю жизненную энергию.
— Сработало! — хрипло, но радостно воскликнул он.
Азек кивнул и заморгал, избавляясь от чудовищных послеобразов — картин несбывшегося будущего, ужасов, каких он не видел даже в безднах Великого Океана или на планетах чужаков.
Собек безвольно висел внутри контейнера, опустив голову на грудь. Его бледная кожа лоснилась от маслянистого пота. Воин судорожно, сипло дышал, и жилы у него на шее вздувались, будто рассерженные змеи. Даже с расстояния в несколько шагов Ариман ощущал постчеловеческий жар, исходящий от практика.
— Апотекарий, Собек в порядке? — спросил корвид. — Он выживет?
Пентху на протяжении всей операции не отключал нартециум от медицинского модуля и сейчас быстро переводил взгляд с экрана на экран, впитывая огромные объемы данных.
— Все биометрические показатели опасно высоки, но, похоже, вы каким-то образом не прикончили его, — с неохотой признал апотекарий.
— Не прикончили его? — повторил Хатхор Маат. — Трон, мы спасли его! Ни одному апотекарию на свете не повторить того, что сделали мы!
— Еще неясно, что именно вы сделали, — заметил Пентху.
— Ты бы предпочел, чтобы он умер?
— Я бы не стал так рисковать чужой жизнью! — огрызнулся медик. — Особенно если истинная цена успеха неизвестна.
— Значит, ты трус.
— Довольно, — вмешался Азек. — Сойдемся на том, что мы добились желаемого результата. Теперь нужно…
Собек вскинул голову.
— Все… прах… — произнес он.
Последние сигилы на стенах вспыхнули и обратились вихрем эфирного пламени. Могучие волны Великого Океана хлынули в зал со злостью ревнивца, явившегося забрать то, что принадлежит ему.
Глаза практика вылезли из орбит, рот неимоверно широко растянулся под треск лопающихся хрящей и сухожилий. Выдох рванулся из глотки Собека с ревом раскаленного дуновения плавильной печи.
Ариман развернул Хатхора Маата к себе.
— Что происходит?
— Я ничего не делал! — рявкнул павонид, отстраняясь.
В глазницах практика блеснул вишнево-алый свет, и его плоть запылала таким жаром, что Пентху пришлось отступить. Пока Собек бился в конвульсиях, сотрясая контейнер, его лицо обугливалось изнутри; легионер жалобно вопил, претерпевая невозможные страдания. Кости срастались вместе или ломались от жара, следуя плану нового жуткого преображения. Огонь, горящий в глазах несчастного, достиг ослепительной яркости.