Алый лев
Шрифт:
Вокруг них кипела жаркая битва: защитники крепости бросились на помощь своему кастеляну, но Жан, Маллард и рыцари Маршала с помощью фламандцев сдерживали их натиск, пока защитники не поняли, что потерпели поражение, и не начали бросать оружие и кричать, что они сдаются. Маллард с триумфом поднял над крепостной стеной стяг Маршала, а за ним поднялись английские леопарды.
Де Монсо начал синеть. Поднявшись на ноги, Вильгельм отступил назад, но не отвел меча от горла своего пленника.
— Вот ведь Божья задница, Маршал, какого растреклятого черта ты сделал? — голос был глубоким, полным металла, словно каждое слово имело остро заточенный край.
— Сир, — Вильгельм обернулся, поклонился и вопросительно
— Ты командир, а не какой-то молодчик, охотник за славой. Почему бы тебе было не остаться в тени и не предоставить подвиги таким вот молодцам? — он указал на пыхтящего Жана Дэрли, который вытирал клинок своего меча плащом павшего защитника крепости.
У Вильгельма от обиды напряглись плечи.
— Сир, — чувство негодования от нанесенного оскорбления чуть смягчилось, — я поступил как командир. Замок Ваш, а его коннетабль сдался. — Вильгельм умолчал о том, что не королю бы говорить о сдержанности. Ричард любил врываться в самую гущу боя, об этом уже ходили легенды. — Я пока еще не превратился в слабоумного старика, который не может отличить силу воли от силы мышц.
Ричард довольно хмыкнул. Его взгляд скользнул по кастеляну, чей боевой рог находился в нескольких дюймах от меча Вильгельма.
— Я видел, как ты на нем сидел, — сказал он, и его узкие губы внезапно дрогнули в усмешке. — Либо ты хотел удостовериться, что никто не украдет его, чтобы получить выкуп, либо слишком устал и уже не мог стоять на ногах.
— Это к сражению не относится, — невозмутимо ответил Вильгельм. — Хороший военачальник умеет делать несколько дел одновременно.
Раздражение Ричарда прошло, он широко улыбался:
— С этим не поспоришь, Маршал. За то, что ты совершил, я разрешаю тебе получить с него выкуп, даже если бы он был в десять раз дороже того, что ты сможешь за него выручить. Однако я слишком высоко ценю тебя, чтобы спокойно смотреть, как ты рискуешь. Твоя жена слишком молода, чтобы стать вдовой, а твои сыновья слишком малы, чтобы лишиться отца. Если с тобой что-нибудь случится, я не успею даже фразу закончить. Я слышал, у графини темперамент ирландки.
Теперь настал черед Вильгельма улыбаться.
— Изабель может быть слаще меда, если найти к ней подход, — сказал он.
— И, как и моя мать, она жалит, как пчела, если ее разозлить, — ответил Ричард и, посмеиваясь, пошел прочь. Скрестив руки на груди, Меркадье помедлил, остановившись перед Вильгельмом, его темные глаза горели восхищением.
— Когда он увидел, как ты бежишь к этой лестнице, он чуть не взорвался, — сказал он, понизив голос и оглянувшись, чтобы убедиться, что Ричард не может их слышать. — Если он и злится на тебя, так это потому что видел, как де Брюйер висел, насаженный на вилы, и сам бы ринулся к нему на помощь, если бы ты этого не сделал. Нам пришлось оттаскивать его назад: слишком рискованно было бы вам обоим оказаться на этой лестнице. А уж после того как он увидел, что ты пробился на стену, его было не остановить.
— Уж лучше мне рисковать, чем ему.
— Он так не думал, — и, кивнув Вильгельму, Меркадье последовал за своим хозяином.
Вильгельм вложил меч в ножны. Он отвечал Ричарду с непоколебимой уверенностью, но сейчас, когда возбуждение после совершенного прошло, почувствовал, как болят мышцы, и вспомнил, что скоро минет пятьдесят лет, как он ходит по Божьей земле. Он начал дрожать от холода: заливавший его кожу пот стал остывать. Наклонившись, он поднял бесчувственного
Вильгельм с благодарностью принял подношение, жадно отпил из кубка и вытер рот перчаткой.
— Когда я только был произведен в рыцари и у меня еще молоко на губах не обсохло, я как-то ввязался в уличную драку в Дринкурте, — вспомнил он. — Командир велел мне оставаться в стороне и дать более опытным рыцарям делать свое дело, то есть, по сути, сказал, что я слишком молод и буду только мешать, но я не обратил на это внимания и влез в самую гущу, — он стоял, перенеся вес на одно бедро, его левая рука покоилась на рукояти меча; Вильгельм снова сделал глоток из кубка, на этот раз медленнее, и продолжил: — Я потерял своего коня, получил рану в плечо, и остался без гроша, потому что не потребовал выкупа за тех рыцарей, что одолел. Но я выжил и дожил до того времени, когда могу рассказывать эту историю как анекдот, — он улыбнулся. — Тогда я был щенком, теперь я старый пес, а все никак не изменюсь.
— Я бы был мудрее и приберег такие истории для графини, — не моргнув, сказал Жан.
Вильгельм рассмеялся и посмотрел на лестницы, ведущие во двор крепости.
— Она меня заживо сварит, когда узнает о сегодняшнем сражении, — бросил он через плечо. — Скажи другим, что, если хотят увидеть меня живым, пусть не сильно приукрашивают.
— Сделаю все, что смогу, — ответил Жан с сочувственной миной.
Изабель сделала последний стежок на лоскутке ткани, закрепила узел и отрезала нитку маленькими серебряными ножницами.
— Вот, — обратилась она к своей лопочущей трехлетней дочке. — Он готов. Что скажешь?
Маленькое личико Махельт засветилось от радости, когда мать протянула ей крошечный сверток, размером с большой палец, в форме спящего ребенка. Тельце было сделано из шерсти, выдернутой из корзинки с пряжей, а потом бережно завернуто в лоскуток.
— Спасибо, — Махельт сочно чмокнула мать в щеку и крепко обняла за шею, а потом убежала в свой уголок, где играла со своими куклами. Улыбка Изабель светилась нежностью и восхищением. Махельт совсем недавно вышла из младенческого возраста, но уже обладала щедрым материнским духом, который пылал в ней так же ярко, как боевой дух в ее братьях. У нее уже была куколка размером с колышек для шатра, сделанная из мягкой ткани, которую можно было кормить и баюкать, а теперь появился новый член ее семейки кукол. Они жили в сундуке у кроватки Махельт, и она целыми днями играла с ними. Эта девочка могла стрекотать, как сорока, и выдумывать про них истории. Рождение младшего брата Гилберта ненадолго встревожило ее, но, поскольку девочке он очень нравился, ревность ушла, и она снова вернулась к своим игрушкам. Теперь она аккуратно положила куколку-младенца на руки кукле-маме, наряженной в розовый лоскуток. У куклы-мамы были золотые косы, как у Изабель.
Изабель стряхнула с колен остатки ниток и подошла к Гилберту, которому было уже почти пять месяцев. Несмотря на необычное появление на свет, он был очень подвижным и не проявлял никаких признаков болезненности, ни телесной, ни умственной, — наоборот, чаще всего он находился во вполне благодушном настроении. Если он был накормлен, сух и с ним играли, он и не требовал больше внимания, в отличие от старших братьев, которые в свои семь и шесть лет умудрялись везде поцарапаться, влезть во все неприятности, и энергия так и била в них ключом, начиная с момента пробуждения и заканчивая временем, когда их отсылали в постель. Особенно Ричард. Сейчас через открытые ставни она могла слышать его возбужденные крики и ответы его брата.