Амалия и Золотой век
Шрифт:
Никаких случайностей.
Душный ночной воздух пахнул пережженным маслом, в котором жарились орешки с чесноком. Моя рука, чуть подрагивая, лежала на «акульей кожи» рукаве пиджака странного парижанина. Мои ноги, плохо сгибаясь, несли меня вперед. Над ухом звучал голос — высокий, мягкий, почти поющий, негромко и неторопливо выговаривавший слова:
— Так вот, насчет английского языка — одна замечательная женщина… ее зовут Марлен… как-то раз посоветовала мне: преодолеть отвращение любого нормального человека и взять
— Ее зовут Марлен, говорите вы, — прервала я его. — Мое имя вы очевидно знаете. Осталось узнать ваше.
— Верт, — чуть поклонился он.
— Верт? То есть «зеленый»? Не слишком ли просто? — упрекнула его я.
— А зачем нам сложности… Знаете, однажды, когда мне на короткое время пришлось стать греком, я был Вертидисом. Главной сложностью оказалось убедительно прикидываться немым греком… И надо ведь еще было понимать, что мне говорили… Прошу вас. Боже мой, как же он очарователен, ваш… экипаж.
Мягкие рессоры успокаивающе качнули нас — да, нас, он уселся на пассажирское сиденье рядом со мной, закинув ногу на ногу и качнув острым носком туфли.
Он ужасен, пришла мне в голову мысль, когда белая шляпа оказалась у него на коленях. Эти уши вампира, еще более пугающие оттого, что мягкие, тонкие светлые волосы гладко зачесаны назад. Эти глаза странного цвета — почти прозрачные — они очень близко посажены, и взгляд получается внимательным и пронзительным. И нос, который в фас кажется почти клювом.
Но когда он говорит, хочется наклониться вперед и слушать, забыв обо всем.
— Да, так вот — имя, — раздумчиво пробовал он на вкус слова. Замечательные слова, они начинают играть новыми красками, стоит их только правильно произнести: «и-и-мм-мя». — Знаете, госпожа де Соза, там же, в Америке, я познакомился с одним удивительным человеком, которого пока почти никто не знает. Но в его судьбе правильно выбранное имя оказалось… всем!
Господин Верт издал вздох, поменяв положение длинных ног.
— Его угораздило прийти в Голливуд и попросить там работы, — драматическим голосом произнес он. — И его выгнали бы с порога, если бы всех не поразила его наглость: чего хочет человек, столь очевидно страшный на физиономию?
Тут господин Верт сделал нечто странное: его руки с длинными белыми пальцами взметнулись, как бы образуя рамку для лица, — а лицо изобразило что-то и вправду страшненькое, человека-обезьяну. Я судорожно засмеялась.
— Ну наконец-то, — заметил господин Верт. — Вот теперь с вами все будет в порядке. Мы тогда даже сможем посидеть и помолчать.
— Нет, нет, продолжайте! — воскликнула я. Пусть он говорит — он это делает великолепно!
— Так вот, у него спросили: а что
Тут человек в белом сделал драматическую паузу.
— Он умеет танцевать. Боже мой, госпожа де Соза, как же он танцует! Для него в этот миг нет никакой земли или паркета, и нет собственного веса. Его ноги выкручиваются под самыми странными углами. Он летает над полом на цыпочках! Вот так.
Господин Верт сделал несколько движений ногами так, будто они были невесомы. Я снова засмеялась.
— И его взяли в Голливуд на какие-то заурядные роли! — повысил голос мой собеседник и продолжил шепотом: — Но тут ему задали вопрос — а что, вы говорите, у вас за имя? Оказалось, Фридрих, поскольку наш герой — австриец. Уже плохо. Но ведь у него есть, или была, еще и фамилия. И вот это… Госпожа де Соза, насколько я знаю, вы любите историю. Ответьте на мой вопрос: где произошла знаменитая битва, в которой Наполеон победил сразу двух императоров, австрийского и русского? Ну и вы уже поняли, что если наш герой — австриец…
Он повернул голову в профиль, устремив взгляд на огни Эскольты. Боже мой, он же поразительно красив, подумала я.
— Наполеон? Австрия… А… Аустерлиц?
— Естественно. И что делать в Голливуде человеку по имени Фридрих Аустерлиц? Это даже на клоуна не подойдет. Американцы, видите ли, народ очень… незамысловатый. Про Наполеона они слышали. Но не более того. Короче говоря, нашему герою сказали: да, ты будешь танцевать, но имя твое теперь будет — Фредди Астор.
Мы засмеялись уже вместе. Боже, как удивителен этот мир.
— Сеньора, — напомнил о себе, повернувшись к нам, Хуан.
— А действительно, куда ехать? — кивнул ему господин Верт. — Вы уже способны смеяться. Отлично. Вы, конечно, могли бы сейчас отправиться в отель, высадив меня на полпути у входа в Интрамурос. Но, знаете ли, чтобы спать лучше — я бы посоветовал пойти и самую чуточку потанцевать. И не танго — это слишком трагично и в данном случае неуместно. Одна румба и два свинга — вот что было бы в вашем состоянии просто великолепно.
— Да, но…
— Уверяю вас, что, кроме слишком узкой юбки… которая так вам идет… все остальное просто великолепно. Я же… но ведь мы недалеко от Санта-Круса, а там есть прекрасные и очень снисходительные к одежде кабаре, где потерпят сумасшедшего француза в обычном дневном пиджаке. Три танца и две капли местного джинчика с этим восхитительным чертом на этикетке — не правда ли, хорошо?
— Ах, — сказала я. — Хуан, кабаре «Санта Ана».
— А, так вы знаете все лучше меня!
Покачиваясь на рессорах, мы двинулись под нескончаемыми рядами золотых нитей над головой, между светящимися витринами, бутылкообразными стволами пальм, сотнями черноволосых голов.