Амазонка глазами москвича
Шрифт:
Сбор каучука начинают в мае — июне и продолжают до конца октября. Это так называемый сухой период года. Когда начинается сезон дождей, то работа по добыванию каучука практически прекращается, так как вода, смешиваясь с соком каучуковых деревьев — латексом, портит и ухудшает качество каучука. Небольшой шалашик с принадлежностями для обработки каучукового сока находится рядом с хижиной серингейро. К одной из таких хижин мы и подошли сейчас с Азеведу.
Собственно говоря, слово «хижина» звучало как-то торжественно в применении к сооружению, стоявшему на краю поляны. Скорее всего его можно было назвать халупой, приподнятой на столбах метра на полтора от земли.
Хозяин жилища,
— Боа! — сказали мы.
— Боа, — спокойно ответил Жамес.
— Мой друг Олеги, — представил меня Азеведу.
— Очень приятно, — произнес Жамес.
Воткнув иголку с ниткой в столб, Жамес поднялся и удалился внутрь хижины. Вернувшись, он поставил на крыльцо помятый жестяной чайник и три чашечки.
— Кофе? — спросил он.
— Хорошо, — ответили мы.
Кофе был горячим, но совершенно без сахара.
— Как погода? — спросил Азеведу.
— Сегодня будет дождь, — ответил Жамес. Начался светский разговор.
Улучив момент, когда Жамес удалился, чтобы долить чайник свежей порцией кофе, я спросил у Азеведу:
— Может быть, Жамес недоволен нашим приходом?
— Что вы! — горячо возразил Азеведу. — Он очень рад. Сейчас я ему расскажу все новости, объясню, зачем мы пришли, и выложу на стол подарки.
Последующие чашечки кофе мы уже пили с сахаром, извлеченным из нашего мешка.
После ужина Жамес притащил два гамака и прикрепил их по соседству с тремя другими, висевшими там, по-видимому, постоянно. К этому времени ночь опустилась над джунглями, и Жамес зажег маленькую коптилку, прикрепленную в дальнем углу крыльца. Около нее начали сразу же виться москиты, бесчисленные стаи москитов. Не раздеваясь, мы устроились в своих гамаках. Азеведу моментально заснул, а я еще долго прислушивался к ночному голосу джунглей.
Светало, когда хозяин разбудил нас. Сам он, видимо, давно уже был на ногах, потому что в примитивной печурке весело потрескивал огонь и в знакомом чайнике кипела вода, заставляя плясать неплотно прикрытую крышку.
— Сейчас пойдем на эстраду, — сказал Жамес. — Выпьем кофе и пойдем.
Из боковой клетушки, где спала семья хозяина, вышла заспанная женщина и босой ногой столкнула с крыльца забредшую сюда курицу. Следом за ней выскочили четверо ребятишек. Подбежав к стоявшей недалеко от хижины бочке с водой, они ополоснули в ней лицо и руки. Мы с Азеведу тоже, зачерпнув из бочки воды, смогли кое-как побриться. В это время подошел Жамес и налил из этой же самой бочки полную кастрюлю воды. Затем поднялся на крыльцо и поставил кастрюлю на плиту. К нашему возвращению его жена должна была сварить в ней на обед мамалыгу.
— Сколько же у тебя сейчас ребятишек? — видимо вспомнив разговор в Рио-Бранко, спросил Жамеса Азеведу.
— Четверо осталось, — спокойно ответил Жамес, — двое младших померли этой весной от какой-то хвори. Бог дал, бог взял. Пошли иить кофе.
Позавтракав, двинулись в путь.
Впереди шел Жамес, в одной руке держа сумку, полную металлических чашечек, в другой — старенький дробовик. На поясе у него болтался привязанный сыромятным ремнем большой длинный нож — факон. Минут через пять вышли на эстраду. Пройдя метров сто, чодошли к первому каучуконосному дереву. С одной стороны кора его была вся испещрена шрамами. Сосчитав их, можно было бы узнать, сколько дней здесь ведется добыча каучука. Один надрез — один обход эстрады, один день жизни серингейро. Жамес подошел
Под ногами чавкала глинистая почва. Скоро ботинки промокли насквозь, да и не только ботинки — утренняя роса оседала на брюках и рубашках. Несмотря на то, что было не меньше тридцати градусов тепла и от мокрой одежды шел пар, чувствовали мы себя довольно неуютно. Я все время пытался сделать снимки Жамеса, прикрепляющего металлические чашечки к дереву, но свет еле-еле пробивался сквозь густую крону деревьев и лиан, так что пришлось отказаться от этого намерения. Однако Жамес просил не огорчаться, потому что в одном месте группа каучуконосных деревьев стоит на небольшой полянке и там вполне достаточно света, чтобы запечатлеть работу серингейро.
Дойдя до небольшой лощинки, Жамес велел нам подождать. А сам свернул в сторону, ловко орудуя факоном, пробивая путь. Минут через пять он вернулся, держа за задние ноги маленькую косулю — виадо, как ее называют в Бразилии. Естественно, было интересно, каким образом он убил животное, потому что выстрелов никто не слышал.
— А у меня здесь поставлены недалеко от эстрады ловушки, — пояснил Жамес. — Да и на самой эстраде есть несколько. Эстрада удобна не только для меня. Звери также пользуются ею. Часто бывает, что они попадают в мои ловушки. Сегодня к ужину сварим мясо.
Я взял с него обещание, что на осмотр следующей ловушки пойдем вместе. Она была устроена как раз недалеко от полянки, где, как сказал Жамес, можно было сделать несколько снимков. Это был довольно примитивный самострел, спрятанный в чаще. Но стрела из этого самострела обладала большой убойной силой и способна была проткнуть и виадо, и даже дикого кабанчика. Когда мы двинулись дальше, я случайно вышел вперед и пошел по эстраде, чувствуя себя заправским серингейро. Но Жамес попросил не своевольничать и идти вслед за ним. Предупреждение было сделано вовремя. Пройди еще несколько шагов — и гостю угрожала бы большая неприятность. На эстраде была очередная ловушка — яма, закрытая ветками деревьев, на дне ее торчали острые колья.
— Для кабанов, — пояснил Жамес. — На всякий случай. Они, правда, редко здесь проходят.
Обход всех деревьев занял примерно пять часов. Мы вернулись к тому месту, откуда вошли на эстраду, совершив полный круг. Время близилось к обеду. На дощатом столе крыльца хижины уже дымилась мамалыга, смешанная с маниоковой мукой. Обеденный перерыв длился минут двадцать, после чего Азеведу остался дома, а мы с Жамесом вторично обошли эстраду.
Металлические чашечки уже были доверху заполнены латексом. Размер чашечек, видимо, был изучен заранее, потому что около редких деревьев можно было наблюдать переполненные посудинки. Как будто дерево знало, сколько ему нужно выдать латекса в каждую чашечку. На этот раз Жамес взял с собой также бидон, в который выливал каучуковый сок, а затем бросал пустые чашечки в мешок. Я вызвался помочь нести бидон. Сначала это было довольно легко. Но по мере продвижения по эстраде бидон все больше наполнялся латексом, и под конец вес его стал солидным. Согласитесь, что тащить по джунглям многокилограммовый бидон не так-то удобно. Но необходимо было держать марку. И нужно сказать, что, по всей видимости, честь советского журналиста не была посрамлена.