Амазонка
Шрифт:
Музыкант молча встал со стула, вошел в таверну и неторопливо направился к роялю, который Жесус Диаш и его люди поставили в глубине зала. Он снял шляпу и с минуту помедлил, как будто упрекая себя за то, что бросил здесь рояль в одиночестве, — потом молча подошел к инструменту. Осторожно положил длинные пальцы на клавиши и погладил их лакированные спинки. Наконец он опустился на табурет и взял несколько нот. Потом — два-три минорных аккорда, будто
Вот что играл Амазон Стейнвей. Это была не просто мелодия. Касаясь восьмидесяти четырех черных и белых клавиш, он выражал все, что творилось у него на душе.
— Я думал о том, что ты сказал вчера вечером. Про твой план насчет Касикьяре: все это очень красиво, но...
— Но что? — спросил Амазон, поглядывая на Сервезу краем глаза.
— Как ты собираешься туда добраться? Музыкант взглянул на бармена в упор и, нисколько не смутившись, ответил:
— Один человек должен показать мне дорогу.
— Один человек? Кто это?
— Индеец. Знает каждую излучину на реке.
Сервеза поднял брови:
— И где он, этот индеец?
— По идее, я должен был встретиться с ним в Сан-Карлусе.
Не поднимая глаз и не мешая пальцам наигрывать то, что им хотелось, Амазон Стейнвей продолжал:
— Даже если для этого мне придется украсть корабль и забрать рояль силой, я отправлюсь туда.
Сервезе нравилась такая решимость, но ему пришлось объяснить приятелю, что путешествие тот задумал не из легких.
— Беда в том, что на Касикьяре можно попасть только через Сан-Карлус. А там все знают этот корабль и знают, что он принадлежит Родригишу.
— И что, никакого другого пути нет?
— Нет. Иначе туда не доплыть.
Амазон как будто задумался. Но о чем в самом деле может задуматься человек, который так бесподобно играет на рояле? О музыке, слетающей с его пальцев, об одном давнем обещании, о белом рояле, который ему больше не принадлежит? Наверное, обо всем сразу. Он на мгновение перестал играть и сказал:
— Тогда, если другого пути нет, поплыву через Сан-Карлус.
И продолжал играть свою мелодию. Он ни на минуту не отрывал глаз от рояля. Однако на клавиши он не смотрел: казалось, он всматривается во что-то невидимое. Во что-то, чего не могут разглядеть другие. Это что-то творилось у него в душе. И касалось только его одного.
Сервеза запальчиво саданул кулаком по стойке:
— Если ты отправишься туда, я готов идти с тобой.
Амазон оборвал мелодию, резко захлопнул крышку рояля и ответил:
— Я знал, что могу на тебя рассчитывать.
Амазон
Это был час послеобеденной сиесты, и Эсмеральда как будто погрузилась в бесконечную спячку, в истому и неподвижность, похожие на тягучую смолу или клей, из которого невозможно выбраться. Казалось, даже течение реки замедлилось.
— Что-то я не понимаю, Амазон.
— Чего не понимаешь?
Сервеза лежал, облокотившись на мешок с кофе, и безуспешно пытался переварить недавний обед — мясо пекари и красную фасоль с соусом. Амазон же клевал носом от усталости — ему едва-едва удавалось не задремать.
— Не понимаю, почему ты готов идти на такой риск ради белого рояля.
Взгляд музыканта наполнился тоской: огромная заводь тоски.
— Ты не понимаешь потому, что не хочешь понять.
— Что я должен понять?
— Что это очень важно.
Сервеза выпрямился и посмотрел на приятеля, пытаясь разгадать тайну, которая скрывалась в его словах. Амазон же, как ни в чем не бывало, объяснил:
— Знаешь, какая сильная штука — печаль?
— Ты о чем?
— Можешь ты, например, мне сказать, что чувствует человек, когда скатает снежок и держит его на ладони?
— Что-что?
— Он правда такой холодный и прекрасный, как говорят?
Тут Амазон разом проснулся, и глаза у него мечтательно блеснули. Взгляд ребенка перед рождественской елкой.
— Ты про снег? Почему ты вспомнил о снеге?
Сервеза не понял, при чем тут снег. Музыкант на минуту встал, снова сел и продолжал рассказывать дальше:
— Если я о чем-то мечтаю, я готов на все, только бы моя мечта исполнилась. Всю жизнь я мечтал о двух вещах: купить белый рояль и увидеть снег. Для меня это самое прекрасное, что есть на свете. Музыка и снег. Я уже давно думаю об этом. Что касается музыки, я теперь точно знаю, что чувствует человек, когда играет на белом рояле. Трудно объяснить это словами, но я думаю, в жизни нет ничего прекраснее. Разве что заниматься любовью с женщиной...
Оба приятеля долго молчали.
— Но я не знаю, что чувствуешь, когда держишь на ладони снег.
Сервеза смотрел на Амазона вытаращив глаза и не понимал, к чему он клонит. Что такого волнующего в снеге? Ну музыка или запах кожи любимой женщины — это он еще мог понять. Но снег?
— Ты хочешь сказать, что ни разу в жизни не видел снега?
— Нет. Я всю жизнь прожил в Белене.
— Не повезло тебе.
— Не повезло, это точно. Но я поклялся себе, что когда-нибудь я его увижу. А теперь я тут, в Эсмеральде, и не очень-то похоже, что моя мечта когда-нибудь сбудется.