Амёба
Шрифт:
— Это… — сказал он. — Ты, блин… Это… Туда-сюда… Сам ты…
Здесь он кое-как овладел собой.
— Ты знаешь что? — плачуще выкрикнул он. — Ты мышей ни фига не ловил, в столовой рисовал!
В переводе на человеческий это означало, что Вавочка дремал, будучи дневальным, и разливал по тарелкам суп, причём несправедливо разливал.
Потом оба внезапно обессилели, почувствовали голод и замолчали. Ещё раз с отвращением оглядели друг друга, и присвоивший ковбойку буркнул:
— Ладно. Пошли жрать.
Противоположного
Горелка была зажжена, алюминиевая кастрюля значительной ёмкости — установлена. Владелец костюма достал пачку сигарет, предложил с надменным видом. Двойник бешено посмотрел на него, но сигарету взял. Прикурил, однако, от газа, как бы не заметив протянутой зажигалки. Оба глядели друг на друга, и казалось, затягивались не дымом, а ненавистью. Докурили одновременно. Присвоивший тенниску взял отмытую консервную банку для использованных спичек и стал гасить сигарету. Гасил унизительно долго, и владелец костюма, потеряв терпение, просто выбросил окурок в форточку.
— Ты что делаешь? — заорал на него Вавочка.
Но тут, к счастью, фыркнула кастрюля. Всё ещё вне себя владелец тенниски разбросал по тарелкам вегетарианскую солянку.
Вышла не еда, а нервотрёпка: каждый думал не столько о насыщении, сколько о том, чтобы выглядеть прилично и не походить ни в чём на сидящего напротив. Владелец тенниски хотел обмакнуть хлеб в соль, но так вышло, что двойник его опередил. Вавочка вышел из себя и сказал, что он думает об опередившем. В ответ тот оскалился из костюма и продолжал чавкать. Тогда Вавочка бросил с грохотом ложку на стол. Тот вздрогнул, но довольно быстро овладел собой, и чавканье возобновилось.
— Посмотрел бы ты на себя в зеркало, козёл! — тихо произнёс Вавочка — и внутренности свело спазмой вчерашнего страха: огромное чёрное зеркало, и кто-то с поразительной, нечеловеческой точностью повторяет в подробностях все твои движения, эхом отдаётся шлёпанье босых ног.
Тот, что в костюме, тоже прервал еду, в глазах его был такой же страх — вспомнил и он. Оба глядели друг на друга, и глаза их становились попеременно то жалкими, то презрительными. Это зеркало? Это Вавочка? Вот этот крысёнок — Вавочка?..
Застыв лицами и не произнеся ни слова, они чужого и своего, солянку всё же прикончили. Владелец костюма поднялся первым.
— Я разогрел, а ты вымой! — приказал владелец тенниски.
— Облезешь! — бросил не оборачиваясь тот. Он был уже в дверях.
Владелец тенниски подскочил к нему, ухватил за плечо, рванул.
— Я разогрел, а ты вымой!!
Здесь должна была наконец случиться драка, и она случилась бы непременно, если бы в коридоре медлительным большим пузырём не всплыло и не булькнуло мелодично всё то же зловещее: «Блюм-блям».
Кто-то опять стоял на рогожном прямоугольнике тряпки перед дверью и, ожидая приближающихся из глубины квартиры шагов, без интереса
Серые, как газетный лист, лица Вавочек чуть порозовели, дыхание возобновилось. Тот, что стоял поближе, пошёл и поставил кресло. За дверью мог быть Лёня. И очень даже просто: купил ещё бутылку и вернулся. Это было бы хорошо. Это сразу многое бы распутало. («Что, Лёня, дверью ошибся? Выскочил не туда? Туалет, он у нас тут налево, а направо — выход…»)
Миновав проём, владелец костюма обернулся, и Вавочки чуть не столкнулись.
— Тебя, знаешь, как зовут…
— Меня Владимир Васильевич зовут! — отрезал владелец тенниски и попытался пройти в коридор. Последовало несколько обоюдных толчков, сдавленных возгласов: «Крутой, что ли?» — и наконец оба очутились перед дверью.
— Блюм-блям.
Который в костюме взялся было за пластмассовую шестерёнку, но другой, в тенниске, ухватил его за рукав. Испуганно уставились друг на друга. А если не Лёня?
Костюм молча кивнул на дверь кухни. Двойник так же молча помотал головой — моя, мол, очередь открывать. Сделал попытку прорваться, но был отброшен ударом ноги и тыльной части тела. Вавочка в костюме судорожно щёлкнул замком, чуть приоткрыл дверь — и тот, что в тенниске, во мгновение ока прилип к стене.
Приоткрыл, говорю, дверь и просунул голову на площадку.
— Я сейчас! Моментик! — выпалил он наружу и, даже не успев уяснить, кто там, собственно, пришёл, снова оказался лицом к лицу с двойником, придерживая прикрытую дверь заведённой за спину рукой. Взгляд его был красноречив.
Тот понял, что опять придётся сидеть на кухне, но просто так повернуться и уйти — убеждения не позволили. Не спеша отлепился от стены, заложил руки в карманы и, склонив голову набок, принялся ехидно разглядывать подлую свою копию, которая, делая поочерёдно то страшные, то жалобные глаза, вот уже второй раз выкрикивала: «Сейчас-сейчас!.. Тапочки только надену…»
Усмехнулся презрительно. Ленивым прогулочным шагом, не вынимая рук из карманов, прошёл по коридору, остановился, озабоченно соскоблил ноготком чешуйку краски с выключателя и, отвратительно подмигнув своему отутюженному костюмчику, скрылся в кухне.
— Ну вот, — произнёс Вавочка слабым радостным голосом возвращённого к жизни утопающего. — Я уже…
Он открыл дверь — и даже отшатнулся слегка. Перед ним стояла Лека Трипанова в светлых брючках и белом хлопчатобумажном свитере с вытканным на груди контуром алой розы. В руке она держала только что, видать, скинутый с плеч худенький рюкзачок с десятком душеспасительных брошюрок.
Визит этот сам по себе был событием не очень приятным, а уж при таких обстоятельствах просто принимал форму катастрофы.