Американская кузина

Линдсей Доун

Но когда он сел позади нее и чарующе ей улыбнулся, она решила, что ошиблась. Красивые мужчины, насколько она знала, очень похожи на ее кузинутакие же избалованные и не способные на уловки. По крайней мере ради других.

Гораздо позже, когда уже было слишком поздно, она с горечью вспомнила, как была несправедлива в своем суждении, и удивилась, почему это она вдруг как будто ослепла.

Глава третья.

Они поехали верхом, и, хотя голубоглазый незнакомец крепко держал ее, Соррел чувствовала себя гораздо слабее, чем ей бы хотелось.

Фитц

вел на поводу гнедую лошадку. Соррел сразу поняла, что еще не оправилась после падения и чувствует себя совсем не так, как обычно. Голова была тяжелой, и девушку так и подмывало прислониться к широкому плечу красавца, но она решительно воспротивилась искушению и выпрямила спину, стараясь держаться так, будто пребывать в объятиях незнакомого мужчины для нее самое обычное дело.

Пряча смущение и слабость и презирая себя за то и другое, она чопорно произнесла:

– Я, кажется, не... поблагодарила вас... обоих... за помощь.

Незнакомец, изобразив удивление, улыбнулся в ответ, и она поняла, что ей очень трудно сопротивляться его обаянию.

– Нет, нет, не надо нас баловать,- возразил он.- Вы только что с восхитительной откровенностью и совершенно правильно осудили нашу чрезмерную мужскую заносчивость, и я прошу вас из ложного представления о приличиях не изменять себе. Вы же не чувствуете никакой благодарности, мисс, и вам дьявольски ненавистна ваша теперешняя зависимость. Признайтесь, ваша уязвленная гордость мучает вас не меньше головной боли. Вы выбиты из седла и, естественно, обрушиваете злость на свидетелей своих неприятностей. Поэтому прошу вас, мисс, не думайте о нас.

Соррел чуть не улыбнулась, выслушав эту чепуху, но не улыбнулась, хотя проговорила своим обычным тоном:

– Вы правы, мне не нравится чувствовать себя такой... слабой и глупой. Но, надеюсь, я не произвожу впечатления такой... такой уж безмерно гордой и злой, чтобы отказаться от помощи, если она необходима.

– Ну конечно нет, мисс,- улыбнувшись, ответил он.- Знаете, это свойство человеческой натуры- не испытывать благодарности как раз тогда, когда она должна быть. Боюсь, я как раз грешу этим.

– Да уж,- вмешался Фитц,- это он с виду такой добродушный, а я помню, как этот парень готов был голову проломить любому, кто пытался поинтересоваться его самочувствием. Понятно, врачи привыкли, что им в голову летят разные предметы, когда они не признают его годным участвовать в ближайшей дюжине кампаний. Соррел взглянула на красивое лицо, склоненное к ней.

– Вы были в армии?
– удивилась она.

– Ну да, еще совсем недавно. Только Фитц, как всегда, преувеличивает. Я лишь однажды бросил таз в доктора, да и то не без причины. Он посмел сказать мне, что из-за пустяковой раны я должен лежать в постели не меньше месяца.

Солдатское прошлое незнакомца еще больше укрепило Соррел в ее добром отношении к нему, и она неожиданно улыбнулась - в первый раз за все время.

– Да уж, доктор получил по заслугам. Кстати, кто был прав?
– спросила она с любопытством.

И опять ответил Фитц:

–

О, несомненно, по заслугам, потому что наш парень встал на ноги через неделю и через две возвратился в полк. Он смотрел на нее не отрываясь и с удивлением, которого Соррел не могла понять, словно он только что в первый раз увидел ее.

Ее спаситель, наверное, по этой же неведомой причине, одобрительно поглядел на нее и возразил:

– Чепуха! Он хотел отправить меня домой всего-навсего из-за дырки в плече.

– И вы пропустили бы самое интересное,- заметила она почти так же сухо, как Фитц.

Он откровенно рассмеялся.

– Совершенно верно, мисс. Я вижу, мы понимаем друг друга с полуслова.

– За исключением того, что я не объясняю своих дурных манер ничем, кроме собственного характера,- добавила она спокойно.
– Мне неприятно, как вы сказали, чувствовать себя нелепой. Увы, моя... моя привычка кататься в одиночестве и раньше беспокоила тетю. Теперь же ее ничто не поколеблет в мнении, будто леса Вустершира опасны, и она навяжет на мою голову проклятого грума. Вот так-то, господа! Вы можете мне объяснить, почему в такой цивилизованной стране все ужасно обеспокоены своей безопасностью? Моя тетя больше боится ездить в шести часах от Лондона, чем я в бескрайних просторах Америки. Ужасно глупо.

Незнакомец разразился смехом, внушавшим Соррел симпатию, потому что в нем не было ни капли фальши или манерности, с которыми она постоянно сталкивалась в Лондоне. Он искренне хохотал, сотрясаясь всем телом.

– Не знаю!
– признался он.
– Но мне кажется, вы правы, мисс. Я сам это заметил после возвращения. Как бы то ни было, я убежден, вам не приходит в голову мысли о подстерегающих вас разбойниках или бродягах. Но, смею сказать, дома вам не привыкать встречаться лицом к лицу с индейцами, стоит только открыть дверь, поэтому-то моя бедная страна кажется вам такой смирной.

– С этим мнением я постоянно здесь встречаюсь, - сухо отозвалась Соррел.
– Англичане совсем не утруждают себя стремлением что-нибудь узнать о своей бывшей колонии.

Соррел помолчала, потом спросила, не в силах скрыть холодок:

– Вы участвовали в недавней войне с Америкой, сэр?

Он улыбнулся, заметив холодок и понимая, откуда он взялся.

– Нет. К счастью, нет. Не лучшая была затея, хотя, наверное, я не должен так говорить. Однако я рад, что вы не возненавидели Англию.

Соррел смягчилась.

– Моя тетя англичанка, и моя мать тоже. Я не собираюсь обвинять одну Англию, если вы это имеете в виду, потому что война, по моему убеждению, была безрассудством с обеих сторон.

Фитц медленно ехал сзади, ведя на поводу хромающую лошадку и не особенно приближаясь к ним, за что Соррел была ему признательна, ибо могла, не стесняясь его присутствия, продолжать разговор.

– Приятно слышать, - искренне обрадовался незнакомец.
– У меня много друзей, которые сражались там, и, похоже, они едины в том, что мы больше никогда не будем воевать с Америкой.