Американская пустыня

Эверетт Персиваль

– Сперва я кое-какие вещички соберу, – отозвался Эйвери. – А вы подождите тут, в компании Иисусов.

От перспективы остаться в одной комнате с двадцатью семью Иисусами Тед почувствовал себя крайне неуютно, отчасти потому, что, невзирая на весь свой атеизм, опасался – а вдруг в этом числе и впрямь заключено что-то божественное; вдруг, как в пари Паскаля, [xlv] один из Иисусов, чего доброго, увидит и разоблачит его истинную суть, уж какова бы она ни была. Кроме того, возможно ли, что он сам разгадает свою тайну, обнаружит некое сходство между собою и этими клонами? Если

есть одна сходная черта, то, вероятно, есть и другие, так что вдруг он возьмет да вознесется в небеса и будет сидеть одесную того, в кого не верил вовеки и сейчас не верит?

[xlv]Так называемое пари Паскаля – аргумент Паскаля в пользу существования Бога: Паскаль предлагает держать пари, взвесив шансы «за» и «против», как в азартной игре, и делая ставку на то, чего можно «меньше всего проиграть»: «Взвесим выигрыш и проигрыш в случае, что Бог есть: если вы выигрываете, то выигрываете все, если проигрываете, то не теряете ничего. Без колебаний держите пари за то, что Бог есть», поскольку, если вы поставите на то, что Бога нет, то ничего не выиграете в земной жизни, но проиграете загробную жизнь.

Тед проследовал за Эйвери в комнату и опустился на пластмассовый стул подобно всем прочим клонам; настрой Теда повлиял на его позу, так что, когда он рассмотрел тени на полу, его тень была в точности такая же, как и все прочие, сгорбленная и удрученная. Тед заставил себя выпрямиться и внимательно вгляделся в каждое слюнявое лицо по очереди: глубоко посаженные карие глаза, темные жесткие волосы, уродливые черты, лишние части тела, недостающие части тела, бессмысленный взор. Однако ж был среди них один, в противоположном конце комнаты, что сидел самую малость прямее прочих, сложив руки на коленях. Взгляд его был мягок, но не настолько пуст, нос – велик, рот отсутствовал вовсе. Тед неотрывно пялился на него несколько минут, но тот обернулся не сразу. Со временем, однако, он встретился с Тедом глазами, и Тед растрогался – не в силу какой-то особенной магии, и не потому, что ощутил какую-никакую теплоту или интеллектуальную осмысленность, – растрогал его просто-напросто сам факт отклика.

Ханна притворялась, что заснула, но Глория на хитрость не купилась.

– Ты не спишь, – сказала она.

– Откуда ты знаешь?

– Слишком уж усердно удерживаешь палец на нужной странице своей мерзкой книжонки, – объяснила Глория, усаживаясь на край постели и нагибаясь развязать кроссовки. – Ну и что там происходит? Барон грозится оставить жену ради сексапильной гувернанточки, или стареющая актриса узнает, что ее муж-режиссер, хронический алкоголик, спит с героем-любовником?

– Как там на улице, хорошо? – полюбопытствовала Ханна.

– Чуточку прохладно.

– Народу много?

– Ну, не без того. Собственно говоря, многовато. В баре на углу шум стоит страшный. – Несколько секунд Глория созерцала собственный кроссовок – и, наконец, швырнула его на пол. – Ты к детям заглядывала?

– Ага, и дверь оставила чуть приоткрытой. Перри просил, чтобы свет не выключали. С ними все тип-топ. – Ханна села прямее и подложила под спину подушку. – Что-то не так?

– Все так. – Глория стянула второй кроссовок, подошла к двери, разделяющей их спальню и детскую. Распахнула дверь, поглядела на дочь с сыном. Вернулась обратно к кровати, села, стянула свитер, принялась расстегивать блузку. Пальцы

с трудом ее слушались. Глории частенько казалось, что у нее артрит: ишь, все суставы словно деревянные и тупо ноют.

– Что-то не так, – отметила Ханна.

– Руки болят.

– Что-то еще, – не отступалась Ханна.

– Я с ним целовалась.

– С каким ты целовалась?

– С кем.

– Да ладно, не суть важно, ты давай выкладывай, – потребовала Ханна.

– С Ричардом.

– Да ну!

– Ну да. – Глория сама не верила, что говорит такие вещи, причем вслух – верила не больше, чем в то, что на самом деле этакое вытворяла. Сердце неистово колотилось в груди, а где-то в глубине живота резануло холодом.

– Это ж здорово! – просияла Ханна. Голос ее звучал неуверенно, словно нужные слова приходили на ум не сразу.

– Все не так, как ты себе представляешь, – проговорила Глория со вздохом. Внутри затаилась глухая тоска – не по Теду и не по губам, которых она еще недавно касалась, но – тоска. – И я сама не знаю, зачем я это сделала. Сделала – и все.

– Это он тебя поцеловал или ты его?

– Я разрешила ему меня поцеловать, – пояснила Глория, будто бы спровоцировала это событие вовсе не она, будто бы она могла переложить часть вины на другого, утверждая, что всего-то на всего не воспрепятствовала ему в его намерении.

– Ушам своим не верю.

– Вот и мне не верится. – Глория откинулась на постели и посмотрела в потолок. – Я все время думала о Теде, а тут – он. Наверное, мне просто хотелось подтвердить, в самом ли деле я верю, что Тед жив. Просто поверить не могу, что я с ним целовалась. Чувствую себя сущим дерьмом.

– Успокойся. Ну, поцеловала парня. Тоже мне, трагедия. Ты ж не ребенка от него ждешь. – Ханна рассмеялась. – Ты только подумай, какой скотиной бывал твой Тед. Сколько раз он изменял тебе и лгал! Помнишь ту психованную девку, на которую вы детей оставили? Вспомни все, что этот гад вытворял – а потом умолял тебя простить его и все забыть.

– Я не в силах забыть всего того, что он вытворял, – отозвалась Глория. – Думаю, мне просто нужно было понять, простила ли я его.

– И?

– И что? – Глория оглянулась на Ханну.

– Ты простила ублюдка?

– Не знаю.

– Значит, нет, – подвела итог Ханна, кладя книгу на тумбочку. – Ну и что ты намерена делать?

Глория промолчала.

– Так как же насчет Ричарда? – не отступалась Ханна.

– Ханна, я не думаю о Ричарде. И о Теде сейчас тоже не думаю. Я думаю о себе. В кои-то веки я думаю о себе. – Глория взвешивала подробности своей жизни, сознавая, что разрозненные фрагменты содержат всебе целое, ведут к истолкованию целого, понимая, что, игнорируя детали, лишая каждую из них шанса развиться и повлиять на ее мир, она превращала любое отдельно взятое событие в карикатуру его же несостоятельности. Она откинулась на спину, опустила голову на подушку. Она боролась со сном.

После встречи с сектантами Салли била дрожь. Ему и прежде доводилось попадать в те еще переплеты, но одно из его правил сводилось к следующему: если поручение делается опасным – на поручении ставится крест. Однако сейчас все было иначе: опасность поджидала впереди – и никаких гарантий на возвращение.

Он заехал во дворик парковочной площадки перед ресторанчиком, прогудел в гудок и вылез из машины.

На крыльцо вышел давешний старикан: лицо его явно помягчело и просто-таки расплывалось в улыбке.