Американские боги (пер. А.А.Комаринец)
Шрифт:
Лемми Хаутала было двенадцать лет, и «опасаются, что она ушла гулять и потерялась в приступе помешательства» 13 декабря того же 1876 года. «Незамедлительно были объявлены розыски, но спасателям воспрепятствовали снежные заносы и сугробы, все увеличивающиеся вследствие метели». Совет единодушно проголосовал послать семье Хаутала соболезнования.
Пожар в арендованной конюшне Ольсенов на следующей неделе был погашен без увечий и потери жизней – как человеческих, так и лошадей.
А затем, повинуясь чему-то, что было лишь отчасти прихотью, Тень перелистнул станицы
Тень как раз просматривал протоколы за зиму 1878 года, когда, постучав, вошел Чад Муллиган. Вид у него был пристыженный, как у мальчишки, принесшего домой из школы запись в дневнике о плохом поведении.
– Мистер Айнсель, – сказал он. – Майк. Мне правда очень жаль, что так вышло. Лично мне ты очень нравишься. Но это ведь ничего не меняет, да?
Тень сказал, что все прекрасно понимает.
– У меня нет выбора, – продолжал Чад, – кроме как взять тебя под арест за нарушение условий досрочного освобождения.
Тут Чад прочел Тени его права. Заполнил анкеты. Взял у Тени отпечатки пальцев. Он проводил его по коридору до окружной тюрьмы – та находилась на другом конце здания.
Там вдоль одной стены комнаты шла длинная стойка и несколько дверей, а вдоль другой располагались две камеры предварительного заключения, и между ними – дверной проем. Одна из камер была уже занята – на цементном лежаке спал под тонким одеялом мужчина. Другая пустовала.
За стойкой сонного вида женщина в коричневой форме смотрела по маленькому переносному телевизору комедийное шоу Джея Лено. Забрав у Чада бумаги, она расписалась в том, что приняла Тень. Чад поболтался еще минут десять, подписывая бланки. Женщина обошла стойку, обыскала Тень и забрала у него пожитки: бумажник, монеты, ключи от входной двери, книгу, часы – все это она положила на прилавок, а ему взамен дала пластиковый пакет с оранжевой одеждой и велела пойти в пустую камеру переодеться. Из своего ему позволили оставить нижнее белье и носки. Он пошел и переоделся в оранжевое и пластиковые тапки. Воняло в камере отвратительно. На спине оранжевой фуфайки, которую он натянул через голову, черными буквами значилось «ТЮРЬМА ОКРУГА ЛАМБЕР».
Металлический туалет в камере засорился и до краев был полон бурой кашей из жидкого кала и кисловато-пивной мочи.
Выйдя из камеры, Тень отдал женщине свою одежду, которую та убрала в мешок с остальным его имуществом. Прежде чем отдать ей бумажник, он пересчитал банкноты.
– Вы уж его приберегите, – сказал он. – Вся моя жизнь здесь.
Женщина забрала бумажник с заверением, что у них он будет как в сейфе. Даже обратилось с Чаду за подтверждением, и Чад, подняв глаза от последнего формуляра, сказал, что Лиз говорит правду и что у них пока ничего из имущества заключенных не пропадало.
– Как по-вашему, – спросил тогда Тень, – можно мне дочитать книгу?
– Прости, Майк. Правила есть
– О'кей, – сказала она в телефон. – О'кей. Нет проблем. О'кей. Нет проблем. О'кей.
Кладя трубку, она скривилась.
– Проблемы? – спросил Тень.
– Нет. Не совсем. Вроде того. Они послали людей из Милуоки вас забрать.
– И что в этом такого?
– Я должна оставить вас здесь у себя на три часа, – сказала она. – А вон та камера, – она указала на каморку со спящим, – занята. Он здесь по подозрению в самоубийстве. Мне не следует сажать вас к нему. Но ради пары часов оформлять прием вас в окружную тюрьму, а затем передачу дальше, слишком много мороки. – Она покачала головой. – И вам едва ли захочется сидеть вон там, – она указала на камеру, в которой он переодевался, – потому что это сущая дыра. Воняет же там, да?
– Да. Ужасающе.
– Такова человеческая природа, вот что я вам скажу. Жду не дождусь, когда нас переведут в новое здание. Женщина, которая там вчера сидела, наверное, спустила тампон в унитаз. Сколько раз я им говорила не делать этого. Для этого есть мусорные баки. Тампоны закупоривают трубы. За каждый тампон, какой задержанная спускает в унитаз, округ платит сотню баксов водопроводчикам. Так вот, я могу оставить вас тут, если надену на вас наручники. Или можете пойти в камеру. Выбор за вами.
– Не слишком они мне по душе, – сказал Тень, – но сейчас я, пожалуй, выберу наручники.
Сняв с пояса наручники, она похлопала по кобуре с полуавтоматическим пистолетом, словно чтобы напомнить ему, что она при оружии.
– Руки за спину.
Наручники едва налезли: запястья у Тени были широкие. Потом она застегнула кандалы у него на коленях и посадила на скамью в дальнем конце стойки спиной к стене.
– А теперь, – сказала она, – не беспокойте меня, и я не стану вас трогать.
Телевизор она развернула так, чтобы и ему тоже было видно экран.
– Спасибо, – сказал Тень.
– Когда у нас будут новые офисы, этой чепухе придет конец.
Закончилась программа «Сегодня». Начался сериал «Вот это здорово!». Тень его не смотрел. Из него он видел, пусть и несколько раз, только одну серию – где дочка тренера приходит в бар. Тень заметил, что из сериала, какой бы вы ни смотрели, вы всегда умудряетесь попасть на одну и ту же серию – в разные годы в разных городах; он подумал, что это, наверное, какой-то вселенский закон.
Офицер Лиз Бьют откинулась на спинку стула. Нельзя было утверждать, будто она задремала, но никто не сказал бы, что она бодрствует, поэтому она и не заметила, когда команда в «Вот это здорово!» перестала болтать и ржать над остротами и, замолкнув, уставилась с экрана на Тень.
Первой заговорила Дайана, блондинка-барменша, мнящая себя интеллектуалкой.
– Тень, – начала она. – Мы так за тебя волнуемся. Ты как сквозь землю провалился. Я так рада снова тебя видеть – пусть и в оранжевом туалете.