Американские боги. Король горной долины. Сыновья Ананси

Гейман Нил

— Тогда возьми меня за руку и пойдем к миссис Дунвидди.

Паук издал какой-то странный звук. В нем не было ни бравады, ни храбрости, напротив, он казался обеспокоенным и тревожным. Толстый Чарли вообразил себе, как Паук в темноте сдувается, словно лягушка-бык или старый воздушный шарик. За все время их недолгого знакомства Толстому Чарли очень хотелось посмотреть, как с Паука собьют спесь, как он хнычет, точно перепуганный шестилетний мальчишка.

— Подожди-ка. Ты боишься миссис Дунвидди?

— Я… я и близко не могу к ней

подойти.

— Если тебя это хоть сколько-нибудь утешит, ребенком я тоже ее боялся, а потом столкнулся с ней после похорон и увидел, что она совсем не страшная. Нисколечки не страшная. Она просто старушка. — Тут в памяти у него снова всплыли черные свечи и брошенные в миску травы. — Ну, может, чуток жутковатая. Но ты же взрослый. Сам увидишь, все будет в порядке.

— Она заставила меня уйти, — сказал Паук. — А я не хотел. Но я разбил шар у нее в саду. Большой стеклянный шар, как гигантская елочная игрушка.

— И я тоже. Как же она сердилась!

— Знаю. — Голос из темноты звучал растерянно и встревоженно. — Это случилось одновременно. Так все началось.

— Ладно. Послушай, это еще не конец света. Ты перенесешь меня во Флориду, а я поеду и заберу у миссис Дунвидди перо. Я ее не боюсь. А ты можешь держаться подальше.

— Не могу. Я не могу появиться там же, где она.

— И что ты хочешь этим сказать? Что на тебя наложен ордер, который запрещает тебе к ней приближаться?

— Более-менее. Да… Я скучаю по Рози. И мне очень жаль. Ну… сам знаешь.

Толстый Чарли подумал о Рози. Удивительно, и почему ему так трудно вспомнить ее лицо? Он подумал, каково это, не иметь тещей маму Рози, о двух силуэтах за шторой его спальни.

— Не убивайся так. Нет, конечно, если хочешь, можешь убиваться, потому что вел ты себя как последний негодяй. Но, может, все к лучшему.

Приблизительно в том месте, где у Толстого Чарли находилось сердце, что-то екнуло, но он знал, что говорит правду. В темноте правду говорить легче.

— Ты хоть понимаешь, что все это бессмыслица? — спросил Паук.

— Все?

— Нет. Только одно. Я не понимаю, почему Птица решила вмешаться? Где тут логика?

— Папа ее рассердил…

— Папа всех рассердил. Но с ней что-то не так. Если бы она хотела нас убить, то давно бы попыталась.

— Я отдал ей нашу кровь.

— Ты уже говорил. Нет, происходит что-то еще, и я не знаю что.

Молчание. Подумав, Паук сказал:

— Возьми меня за руку.

— Глаза нужно закрывать?

— Почему бы и нет?

— Куда мы направляемся? На Луну?

— Я перенесу тебя в безопасное место, — пообещал Паук.

— Отлично, — согласился Толстый Чарли. — Безопасное место — это по мне. Где оно?

А потом, даже не открывая глаз, Толстый Чарли понял. Ему подсказала вонь: запах немытых тел, неспущенных унитазов, дезинфектанта, старых одеял и апатии.

— Готов поспорить, в пятизвездочном отеле мне было бы так же безопасно, — сказал он вслух, но

в камере не было никого, кто бы его услышал. Он сел на кровать-полку в камере номер шесть и завернулся в тонкое одеяло. Он как будто просидел здесь целую вечность.

Полчаса спустя за ним пришли и отвели в комнату для допросов.

— Привет, — с улыбкой сказала Дейзи, — хочешь чашку чая?

— Зачем трудиться? — отозвался Толстый Чарли. — Я такое видел по телику. Я знаю, что будет дальше. Игра в «хорошего полицейского — плохого полицейского». Ты предложишь мне чашку чая и печенье с апельсиновым джемом, потом явится злобный гад, которому неймется нажать на курок, начнет на меня орать, выльет чай и станет есть мои печенья. Затем ты его остановишь, помешаешь наброситься на меня с кулаками и заставишь вернуть чай и печенья, а я из благодарности расскажу все, что ты хочешь знать.

— Эту стадию можем пропустить, — предложила Дейзи, — и сразу перейти к рассказу обо всем, что мы хотим знать. И вообще у нас нет печений с апельсиновым джемом.

— Я рассказал тебе все, что знаю, — сказал Толстый Чарли. — Все. Мистер Хорикс дал мне чек на две тысячи фунтов и предложил взять пару недель отпуска. Похвалил меня, что я обратил его внимание на нестыковки в бухгалтерских операциях. Потом спросил, какой у меня пароль, и помахал на прощание. Конец истории.

— И ты по-прежнему утверждаешь, что тебе ничего не известно об исчезновении Мэв Ливингстон?

— Думаю, я с ней вообще не встречался. Может, однажды она заходила в офис. Несколько раз мы разговаривали по телефону. Она хотела поговорить с Грэхемом Хориксом. А мне всякий раз приходилось объяснять, что чек отправлен по почте.

— Он был отправлен?

— Не знаю. Я думал, что был. Послушай, не можешь же ты считать, что я как-то связан с ее исчезновением?

— А я так и не считаю, — весело сказала она.

— Ведь, честное слово, я не знаю, что могло… Что ты сказала?

— Я не считаю, что ты имеешь какое-то отношение к исчезновению Мэв Ливингстон. А еще я сомневаюсь, что ты имеешь какое-то отношение к финансовым махинациям, имевшим место в «Агентстве Грэхема Хорикса», хотя кто-то приложил немало трудов, чтобы бросить на тебя подозрение. Но вполне очевидно, что странные операции и постоянный увод денег начались еще до твоего поступления в агентство. Ты работал там только два года.

— Около того.

Тут Толстый Чарли сообразил, что сидит открыв рог, и поспешно его закрыл.

— Послушай, — сказала Дейзи, — я знаю, что в книгах и в кино копы, как правило, идиоты, особенно если это детективные романы, в которых с преступностью борется пенсионер или разудалый частный сыщик. И мне правда очень жаль, что у нас нет печений с джемом. Но не все мы круглые дураки.

— А я такого не говорил.

— Нет, — согласилась она, — но думал. Ты свободен. С извинениями, если хочешь.