Американский эксперимент соседства
Шрифт:
— Ты хочешь сказать, что моя очень скромная, абсолютно не драматичная кузина немного приукрасила? — он рассмеялся. — Знаешь, она даже описывала в ужасающих подробностях, как ее жизнь промелькнула перед глазами, — он наклонил голову. — И все это перед тем, как открыть их и обнаружить, что перед ней стоит ее зеленоглазый ангел-хранитель.
Я насмешливо хмыкнула.
— Думаю, это объясняет, почему твоя бабушка плакала, когда мы встретились.
Не отрывая от меня взгляда, Лукас подтолкнул в мою сторону тарелку с сыром.
— Значит, ты действительно хочешь сказать, что не
— Ну, — сказала я, наблюдая, как он с довольным видом убирает руки. — Ты знаком с конными экипажами в Центральном парке?
Лукас кивнул, потянувшись за одним из последних ломтиков поджаренного хлеба.
— Они в основном предназначены для туристов или для случайных свиданий с широкими жестами, что немного... неоригинально, если хочешь знать мое мнение. Я, конечно, ничего не имею против красивых поступков. Но романтика -— большие, широкие жесты — должна быть связана с чем-то личным. Хорошо продуманным, как...
Наши взгляды снова встретились, и мои слова прервались, когда я заметила веселье в его глазах.
— В любом случае, — я пожала плечами. — Не спрашивай меня как, но одна из лошадей отвязалась и маршировала через Центральный парк в самом медленном темпе, известном... ну, лошадям. Идёт Лина, в наушниках, явно потерянная, и смотрит в приложение Google Maps на своем телефоне, — только позже я узнала, что у моей лучшей подруги проблемы с ориентацией в пространстве. — В то же утро я видела, как она пролила кофе на чьи-то брюки, так что я знала, что ее базовые рефлексы не были супер быстрыми.
Лукас хмыкнул.
— О, это определенно не ее сильная сторона.
— Правда? — я усмехнулась. — В любом случае, я крикнула ей, чтобы она была осторожна, а когда она не сдвинулась с места, я просто пошла и оттащила ее с дороги.
Лукас хмыкнул.
— Это определенно не та версия, о которой я слышу каждое Рождество с тех пор, как она встретила тебя.
Каждое Рождество?
Лукас слышал об этом — обо мне — каждое Рождество?
— Жаль тебя разочаровывать, — я подняла вилку, набирая на нее рис. — Я не ангел-хранитель. Или героиня. Просто обычный инженер, ставший писателем романов, — я наклонила голову. — О. Это первый раз, когда я произнесла это вслух.
Его улыбка стала теплее.
— И что ты почувствовала?
Я обдумала свой ответ.
— Было хорошо. Мне было приятно это сказать и услышать.
Мне просто хотелось чувствовать себя уверенно в этом новом положении, в котором я оказалась. Но я не чувствовала, не сейчас. В основном потому, что... разве может считаться писателем тот, кто написал одну-единственную книгу? Как может чувствовать себя писателем та, кто едва ли осилила первую главу своей второй книги?
При этой мысли у меня свело живот.
Я не знала, пропустил это Лукас или нет, но он сказал: — Могу я спросить тебя ещё кое о чем? Это немного личное.
— Конечно, — ответила
— Ты никогда не рассказывала мне, что ты чувствовала, когда бросила свою работу инженера. Ты сказала мне, как окружающие могут отнестись к твоему письму, и как, по твоим ожиданиям, отнесется к твоему уходу отец. Но ты никогда не говорила, что чувствуешь сама.
И это был... вопрос, который я не ожидала от него услышать. Вопрос, который никто из тех, кто знал, и не думал задавать.
Но что я чувствовала? Я знала, почему я подала на увольнение. Но правильно ли я поступила? Жалела ли какая-то часть меня об этом? Был ли тот факт, что с тех пор я не могла написать ни одного чертова слова, признаком того, какую большую ошибку я совершила?
— Это не мое дело, я знаю, — сказал он после долгого молчания с моей стороны. Его улыбка была однобокой, почти застенчивой. — Все в порядке.
— Я... — я запнулась.
Он наблюдал за мной несколько секунд, и когда я все еще ничего не ответила, он продолжил есть, делая вид, что это не имеет большого значения. Наверное, потому что он действительно так думал.
— Я не была несчастна, — наконец смогла сказать я, и он очень медленно поднял глаза, как будто резкое движение могло меня как-то отпугнуть. — Я думаю, что все еще была бы счастлива, работая в InTech, если бы не нашла что-то, что я... наконец-то полюблю. Что-то, что помогло мне понять, что такое любить то, что ты делаешь. Что-то, что дополняло бы меня так, как никогда не дополняло инженерное дело, даже если я еще не знала и не была несчастна, — я выпустила весь воздух из легких, чувствуя себя как надутый воздушный шарик, который сдувается. — Наверное, поэтому мне так трудно говорить об этом. Потому что эта новая вещь, эта новая мечта, кажется такой хрупкой. Я держу ее в руках, но ощущения от нее такие... новые, такие незнакомые, что я боюсь, что могу уронить ее и разбить, поэтому я просто... стою и молча смотрю на нее.
И потому что каждый день, когда я приближалась к этому сроку — теперь до него осталось восемь недель — каждый день, который проходил без того, чтобы я написала хоть слово или смогла получить доступ к тому, что было внутри меня не так давно, я чувствовала пустоту. Как будто я терплю неудачу.
— Ей, — раздался голос Лукаса, заставив меня осознать, что я смотрела в пустоту. — Ты смелая, Рози, — правая сторона его рта приподнялась. — Это то, что ты никогда не должна забывать. И то, чем ты должна гордиться.
Смелая. Меня никогда так не называли. Даже одного раза не было. Осторожная, ответственная, целеустремленная, но никогда не смелая.
— Спасибо, — сказала я так тихо, что даже не была уверена, что он это услышал. — Но хватит обо мне, — я выпрямилась на своем табурете. — Что, кроме еды, помогает тебе чувствовать себя лучше, когда ты чувствуешь себя не в своей тарелке?
Лукас задумался над моим вопросом всего на мгновение. Затем он оперся на локти. Медленно. Его голос понизился, как будто он раскрывал мне секрет, и я почувствовала, что тоже наклоняюсь вперед.