Амлет, сын Улава
Шрифт:
Ветер, дующий в спину, коварен. Имя ему – на том же языке – Фордевинд, и он уверенно несет ладью вдаль, и часто столь быстро, что воины могут сушить весла, так сильно его могучее дуновение. В том две беды: первая из них – о человеке. Свободный человек, которого постоянно подталкивают в спину, очень скоро разучится что идти быстрым шагом, что выбирать направление. Вторая беда – о корабле, ведь если ладья разгонится слишком сильно, незнакомые воды обязательно приведут ее на острые камни: тут всей дружине и погибель.
Ветер Галфвинд
Так много сказано словами Нижних Земель потому, что будущность их видится ясно, как ночные звезды в хорошую погоду. Мирные жители, нынешние мельники и огородники, совсем скоро станут они лучшими мореплавателями на свете, северная же звезда к тому времени почти что канет в закат, и это тоже принесет ветер.
Снорри Ульварссон
Поучение о ветре – Виндсинсбок (фрагмент)
Реликварий Балина, Истарх АН СССР, Казань
Меня не пустили на весла.
– У тебя, сын, иная судьба, – сообщил отец в ответ на вопрос мой, огорченный и недоуменный. – Видел ли ты когда-нибудь знатного скальда, сидящего на гребной скамье?
Улав прав. Гребущий скальд – зрелище невиданное, означающее, пожалуй, что из здоровых и способных ворочать веслом рёси осталось так мало, что всякая пара рук идет в дело. У скальда иной урок: он смотрит вперед и по сторонам, угадывая по сложным знакам грядущую бурю, коварные подводные скалы или прожорливых морских животных.
Еще скальд часто поет Песнь, направляя в нужную сторону ветер и вселяя в воинов задор при неминуемой схватке. Если битва была удачной, но не все раненые погибли, он же, скальд, в меру своего гальдура, будет врачевать павших не до конца, и на это тоже нужны немалые силы, колдовские и нет.
По требованию отца и с согласия всей временной дружины, я привыкал быть скальдом на боевой ладье, но делал это недолго: путь от Исафьордюра до Рейкьявика занимает всего три коротких дня, пусть даже и с ночными стоянками.
В этом пути с нами был Игги, сын Остерберга, прозванный за живой и веселый нрав Вспышкой. Он и сам когда-то учился на Сокрытом Острове, пусть и длилось обучение недолго: чем-то прогневал Остербергссон великого скальда Снорри, считавшегося вздорным стариком уже в те древние годы: почти десять лет назад!
Поэтому Вспышке было, о чем мне поведать, а я слушал его с вниманием неослабевающим: о том, каковы порядки на Сокрытом Острове, с кем стоит проявить вежество, кому же – сразу свернуть скулу, и главное – о том, как не прогневать Великого Скальда.
Зашла речь и о том, кого при жизни звали бы на наш лад Хетьяром, сыном Сигурда.
– Ты смел, юный Улавссон, – шел второй день плавания, впечатления потускнели, дела особенного не было: подкралась скука. Мы с Игги сидели вдвоем на той оконечности лангскипа,
– Кто-то усомнился в моей храбрости? – горделиво подбоченился я, не кладя, впрочем, руки на кинжал. – И сам я, и отец мой, и мать моя, славная иными деяниями…
– Речь не о воинской храбрости, юный Улавссон, – возразил скальд. – Оной тебе не занимать, но я сейчас о том почти безрассудстве, что ты проявил, призвав духа-покровителя во второй раз за один день!
Понимания в моем мохнатом лице Игги не нашел, сообразил что-то, и принялся объяснять.
Я уже и без того знал – частью услышал от Хетьяра, частью додумался сам, что так призывать духа-покровителя, особенно такого сильного и умного, как Строитель, надо не очень часто, и лучше не делать этого вовсе.
– Дело в том, Амлет, что каждый воплощенный призыв духа пусть немного, но ослабляет силу самого скальда, потому и потребен перерыв: гальдуру нужно время на то, чтобы сгуститься, – пояснил и без того почти понятное старший и более опытный товарищ. – Впрочем, мы, скальды крайней Полуночи, предпочитаем говорить так: тебе нужно время на то, чтобы сгустить гальдур.
– Он ведь учит меня, Игги сын Остерберга, – напомнил я уже сказанное некоторое время назад: сейчас мы беседовали не впервые. – Учит вещам удивительным тем более, что совершенно мирным. Его словам сложно верить, но за всю свою жизнь он ни разу не обращал оружия против живого человека!
– Если бы не то, что духи не способны лгать, я бы тоже усомнился в речах столь странных, – поддержал меня Игги. – Но дело не в том, чему он тебя учит и учит ли вообще.
Скальд посуровел лицом, и я предпочел насторожиться, всем существом своим обратившись в слух и зрение: речь зашла о важном, и нельзя стало упустить ни звука, ни жеста.
– Он ведь умер, Амлет. Твой Хетьяр – жил, и больше не живет. Если бы не ты сам и кто-то из могучих асов, поддержавших тебя в твоем стремлении к новым знаниям, он ушел бы в никуда: в Вальгалле его – не воина – никто не ждал, Нильфхейм тоже не принял бы человека, не верящего ни в каких богов… Сейчас его странную не-жизнь поддерживает твой гальдур, и то, что ты готов его терпеть при себе.
– Это все мне хорошо известно, – решился я прервать ставшую немного скучной речь: ничего нового Игги, покамест, не сообщил.
– Имей терпение выслушать до конца, юный Улавссон! Я ведь не обязан тебе ничего рассказывать: сейчас замолчу, и мучайся потом предположениями! – скальд немного разозлился, ведь я, по правде сказать, повел себя со старшим невежливо.
– Прости, Игги, – я выставил перед собой ладони в примиряющем жесте. – Ты старше меня и опытнее, а я веду себя как мальчишка. Впрочем, я и есть мальчишка…