Амлет, сын Улава
Шрифт:
Позвали меня одного, но пошли мы, конечно, оба.
Ночью почти никто не спал: разве что те, кто и вовсе не знал меры и удержу в возлияниях накануне, прилегли ненадолго вздремнуть. Легли так же, как иные стояли и сидели: в лучших своих доспехах, вооруженные, сняв только – кто носил – шлемы. Это были не все: лучшие и сильнейшие уже вышли в море на так кстати случившихся в вике боевых ладьях.
Самый дорогой подарок оказался еще и самым полезным: от Ингольфа Арнарссона привезли настоящий вёдурхфольф, круглый, ослепительно сияющий начищенным бронзовым боком и указывающий, какова будет погода в округе. То оказалось
Погодная сфера предназначена для помещения на корабль: если приближалось ненадлежащее, буря ли, мертвый ли штиль, большая ли волна, что поднимается каждый раз, когда под водой просыпается вулкан, сфера принималась тоненько петь, а на поверхности своей, гладкой и блестящей, показывать тайные знаки. Знаки эти, впрочем, несложные, и их можно наловчиться читать, почти как руны или огаму – я, например, эльфийское письмо уже немного разбирал.
Сферу достали из ящика. Будучи взятой мной в руки, она вдруг издала тихий звон, а показала, что идет что-то такое, что вроде бури, но не совсем буря, а особые волны, поднятые злым колдовством. Что идет это все к нам, и что волны войдут в наш вик к ночи: в наших краях летом не темнеет окончательно, но все добрые люди в этот час должны крепко спать.
Праздник закончился как-то вдруг. Взрослые воины принялись обсуждать настоящий смысл явленного предупреждения: в их круг позвали и меня, но сам я почти все время молчал.
Вернее, молчал бы, если бы не Хетьяр, который прямо заставил меня влезть в разговор солидных мужей.
– Мой дух-покровитель, носивший при жизни имя Хетьяр, сын Сигурда, прозванный за особенное умение Строителем, хорошо знает это письмо, и умеет толковать его тайные знаки, – почти слово в слово передал я речь духа. – Я могу передавать сказанное им, ничего не прибавляя от себя.
Руки мои вдруг стали чужие и будто деревянные: таковое же случилось и с моим языком.
– Всем привет! – сообщил моими устами дух. – Давайте, я сам покажу, так будет быстрее.
Дух, водящий иногда руками и говорящий за подопечного, то есть – руко-водящий, особенной редкостью не был, пара знатных скальдов, случившихся рядом, беспокойства не проявили, и общество постановило: пусть его.
– Мне понадобится стило для письма. Лучше – деревянное, – почти потребовал дух. Искомое немедленно нашлось среди подарков, оно подошло.
– Внимание! – дух взмахнул моей рукой и зажатым в ней кон-цен-тра-тор.
В окончании стила зажегся огонек красивого голубого цвета. Таким же светом ярко воссиял и шар вёдурхфольфа, до того покрытый значками тоже светящимися, но почти незаметными.
– Вот, примерно, так! – до того я и не знал, что можно отбрасывать светящуюся тень, но дух, как оказалось, умел и не такое. Погодный шар бросила отблеск на ближайшую стену: нашим глазам предстал земельный чертеж, точь-в-точь такой, как на большой карте, некогда заклятой моей матерью, и много лет висящей на стене дома моего отца. По ровному полю, обозначавшему море, с закатной полночи медленно двигалась светящаяся точка.
– Много дивного создали асы… – пробормотал кто-то из скальдов. – Что нам с этого рисунка?
– Ближе! – коротко скомандовал дух. Мужи подошли почти вплотную, но в виду
– Набег! – сурово заключил отец.
Руки и язык вернулись в мою власть: дух ушел внутрь головы, и голова немедленно закружилась.
– Сядь, Амлет, – потребовал отец, первым заметивший неладное. – Дальше мы сами, видишь, сколько нас, могучих мужей? Обойдемся как-нибудь без вчерашних мальчишек, ты свое дело сделал.
Могучие мужи зашумели: кто согласно, а кто непонятно о чем.
– Нет, – подал я голос. Голос был, по совести, слабоват, но достаточно громок. – Как назовут меня после того, как в первый же день своих совершенных лет я уклонюсь от битвы? Что за прозвище мне тогда дадут? Сколько хульных нидов сложат обо мне скальды, знатные и проезжие?
– Пусть Одинссон, прозванный Айэке стукнет молотом мне в темя, если парень неправ! – вдруг поддержал меня Альфрик Ивинссон, из могучих бондов, поднимавших пашню близ расположенного неподалеку озера Сидрадальсватн. Имя его я знал, кто он и откуда – помнил: родня, пусть без шерсти и совсем человеческого вида. – Он взрослый? Взрослый. Воин? Вполне. Кто хочет нанести обиду жестокую и несправедливую мне, его родичу?
Глупцов таковых не нашлось.
– Взденешь мой старый лёдурсвест, да и забирай его совсем себе, – все разошлись готовиться, и отец повел меня в дом. В доме мать, уже предупрежденная кем-то, со всей своей огромной силы тягала из сухого подпола тяжелые сундуки. – Жилет должен быть тебе в пору, да и не рассохся еще. Из оружия возьми длинный нож и легкое копье. Оба они мне тоже изрядно когда-то послужили, хех, – усмехнулся Улав Аудунссон. – Сам же я, увы, стал слишком грузен и нет во мне прежней ловкости: по руке мне щит и топор.
– Отец, – уточнил я, стараясь, чтобы голос мой не дрожал, не от страха перед первой битвой, но от волнения и ярости. – Отец, – повторил я, утвердившись в голосе. – Стоит ли мне брать волшебную вещь, в которую дух обратил стило для письма? Она кажется мне полезной, но что скажут могучие бонды и вольные викинги? Не сочтут ли колдовство в бою постыдным и трусливым?
– Это, сын, уже не волшебная вещь. – Отец посмотрел на меня взглядом тяжелым, но понимающим. – Это – волшебное оружие. Нет порухи чести в том, чтобы идти в бой с заклятым топором, мечом или прикрываться таковым же щитом, и в колдовстве таком – тоже.
– Тем более, – добавил он вдруг, – волшба эта не наша, но сродни искусству эльфов, а оно не может быть ни злым, ни черным!
Мать провожала нас на крыльце дома. У ноги ее стояла изготовленная к бою тяжелая двуручная секира, страшное оружие в умелых и сильных руках – сомнений ни в силе, ни в умении Гундур Тюрсдоттир, славной иными деяниями, у меня, конечно, не было.
– Давай, сын. Лишние головы долой! – громко и внятно сказала мать и почти сразу ушла в дом.
– А дальше? Что было дальше, Амлет, сын Улава? Не томи, рассказывай! – мальчишкам, конечно, было страшно обидно, что все веселье обошлось без них, и теперь они тщились выпытать все подробности, от интересных до кажущихся малозначимыми.