Амнезия "Спес"
Шрифт:
«Во-от они, какие на самом деле — бе-елочки!», — поразился я.
А девочка в это время опять поцокала языком. Зверек, совсем соскользнув со ствола в траву, подобрался к нам, взял двумя лапками кусочек из ее рук и принялся хрустеть. Смешно так, это у него получалось!
— Я слышал похожий звук, когда забрался сюда в дыру там, в зарослях, — я махнул рукой по тому направлению, откуда пришел. — Только громче было.
— А-а, это, наверное, время кормежки как раз пришло. Там где-то на дереве рядом, наверное, кормушка
— Не, никого там не было, а хруст — был, — успокоил я ее, а для себя заметил, что и по глухой части парка ходить следует внимательно. — А еще, какие животные у вас тут есть?
— Ежики только. Еще кошки по кустам шныряют, но если они не захотят, то ты их даже не заметишь.
— Кошки?! Настоящие?!
— А какие еще? Они, вообще-то, в отсеке живут, а сюда тоже гулять выходят. Многие Матери своих собственных имеют, вот вырасту и если в милостивицы не уйду, то тоже заведу свою кошечку.
— Прям в отсеке живут?! — все не мог я унять свое офигение.
— Ага. Там у нас и клетки с попугайчиками у многих есть. Это птички такие шумные, но красивые, — пояснила она, видно уловив мое непонимание по этой живности. — Так в рубке у многих они есть, да и кошки тоже. Раньше, говорят, попугайчики свободно в парках летали, теперь-то уж нет. А было бы весело! Сейчас к нам только павлинов иногда из общественной части парка запускают. Они крупнее попугайчиков, но не летают — у них хвосты большие, красиво так, раскрываются. Но вот голос неприятный.
И об этом она говорила так легко, привычно! А мне, догоняя смысл, становилось все противнее. По ходу, жизнь в рубке отличается в лучшую сторону от нашей — разительно. Но кто об этом знает у нас, внизу? А если знают, то почему с этим мирятся? Мы же тоже члены экипажа!
А девочка видно приметила мое вдруг рухнувшее настроение и о чудесах жизни наверху оборвала свой рассказ.
— А ты не хочешь белочку покормить? Вот, возьми, — и сунула в руку какой-то сморщенный кусок, — сухарика у меня больше нет, но они и вяленые фиги любят.
— Чего? — мигом забыл о плохом и вытаращился на кусок.
Фигу я знал. Фигура такая на пальцах… не очень хорошая, в интернате если кто из наставник видел, что мы их вертим друг другу, то могли и по рукам надавать. Но чтоб вяленая…
— На фиговом дереве они растут, — стала разъяснять моя собеседница, — еще инжиром называются.
Понятно, овощ какой-то. Я понюхал эту фигню… натурально фигню!… попробовал на зуб. Вкусно — сладко, я б такое и сам съел. Но все же протянул белке. Прикольно же зверуху с рук кормить! А то вот пойду к Сайрусу, а там свои белочки, те-то, не то что дающую руку отхряпают, но и всего целиком сожрут, если доберутся!
— Фрэя!!! — вдруг донесло издалека. — Фрэя, ты где, детка?!
— Это Дельфиния, моя воспитательница! — подхватилась моя собеседница. — Я здесь! Белочку кормлю! Иду! — отозвалась
Растерявшись от такого наезда, я кивнул:
— Приду, обещаю.
И Фрэя унеслась, только и увидел, как вильнул меж кустов подол светлого платья.
Немного прибалдевший, я еще посидел на месте, перемалывая новую информацию. Но вскоре тоже поднялся и отправился к лазу.
Обратный путь до казармы прошел спокойно, в тоннелях ни живности никакой опять не встретил, ни на техников не наткнулся.
Думалось о новой знакомой. Что интересно, я вроде сначала разозлился на свою внезапную растерянность, из-за которой какая-то девчонка смогла так лихо вытряхнуть из меня обещание, но почти сразу осознал, что настоящего раздражения по этому поводу не испытываю. Фрэя оказалась занятным человечком, и увидеть ее снова, мне на самом деле хотелось.
Так за раздумьями и добрался до казармы. А там отправился на ужин, на который вполне еще успевал. Один отправился, Паленый, так и не вернулся, видно все-таки после траттории ему удалось заполучить приглашение в отсек к милостивица.
Где был Стояк, я и вовсе не знал. Может, там же. Так что, не успели еще убавить свет в общих помещениях, как я завалился спать.
Глава 21
Паленый пришел видимо поздно. Я к тому моменту дрых без задних ног.
Но все же проснулся. Наставник как-то долго и шумно возился, да к тому же, в своей обычной манере бубнил, разговаривая сам с собой. Думается, привык жить один и про меня, обосновавшегося в каюте недавно, периодически забывал.
Но, стоило проснуться полностью и придти в себя, как я понял, что бубнеж его не довольный, как следовало бы ожидать, раз он вернулся от милостивиц, а очень даже злой. С чего бы это?
— Слышь, наставник, ты чё там ругаешься? На кого? Ты вродь у девушек был…
— А, малой… не спишь?
— С тобой поспишь! — усмехнулся я, усаживаясь на постели. — Все шоркаешься и шоркаешься, да еще и чуть не в полный голос мразей каких-то поминаешь! Где ты с такими товарищами схлеснуться-то по ночи успел, в лифте что ли?
— Ох, малой, — Паленый с размаху уселся на кровать, и устало потер ладонями лицо, — жизнь такая… всякой падали везде полно.
— Ты ж говорил, что живем мы нормально — правильно, а со всякими подонками можно и не сталкиваться… если желания подраться не возникнет.
— Это-то — да-а… понимаешь, живем-то мы и правда правильно, вернее рационально. Женщин — мало, нас, мужиков, много. Так что тут, как ни крути, нужно какой-то порядок иметь, и ему следовать, иначе хаос наступит. А гниль — она такая, везде заводится, где порядок позволяют себе не соблюдать.