Аморальное
Шрифт:
Имтизаль не вернулась домой этой ночью, но и не пробиралась к Амелии. Она вообще не досмотрела конфликт до конца: она и так знала, чем всё закончится. Ими убрала своё снаряжение в рюкзак, легла на спину, надела наушники, слушала музыку, смотрела на мятое пасмурное ночное небо и мрачно думала о том, что, вероятно, счастье подошло к концу.
Она испытывала себя ещё три дня. Она не прослушивала Амелию и вообще не следила за ней. Она только пыталась сама предугадать, что и как будет делать её невольная жертва, представляла себе её лицо, её измученную фигуру, представляла себе её одежду, её взгляды, её слёзы, каждый её шаг. Через три дня
И тогда Ими изменилась. Она делала всё то же, что и раньше, но с некоторым отчаянием, будто знала: что бы она ни сделала, Апокалипсис всё равно свершится и разрушит её ожидания, её и её мир. Она всё чаще позволяла себе следить за Амелией самыми рисковыми способами, например, напрямую, находясь в её квартире. Она практически перестала пользоваться гримом, она даже находилась с Амелией в одной комнате и почти на виду и всё равно оставалась незамеченной. Было в поведении Ими что-то истеричное, она будто надеялась, что всё изменится, что жизнь не высыпается из её рук, что Амелия ещё способна вдохновлять её, удивлять, восхищать. Теперь, когда безмятежное блаженство иссякло, ей требовался накал чувств, взрыв эмоций, адреналин, но никакие экстремальные и безумные условия преследования не помогали. Ими будто даже надеялась на то, что Амелия или Дэниэл вычислят её, чтобы пришлось выкручиваться, пришлось мучиться, извёртываться, напрягать свои ум и чувства, чтобы как-то отвлечь себя суетой, живой и динамичной, от неподвижной тоски, надвигающейся всё отчётливее и отчётливее. Амелия по-прежнему была единственным живым существом, которым Имтизаль жила и которое любила, но теперь это поклонение больше не приносило счастья.
Теперь Имтизаль уже не могла быть счастливой. Она не могла жить. Она не могла жить, пока жила Амелия.
И тогда, осознав неотвратимость своей участи, прочувствовав неизбежность того, что должно произойти, Имтизаль решила поставить точку самостоятельно и не дожидаться знаков судьбы.
Прошла неделя с того дня, когда Амелия и Дэниэл поругались и расстались.
И тогда Имтизаль решила избавить Амелию от страданий.
Она пришла к ней открыто, не маскируясь, не пряча своего лица. Она даже представилась по имени, когда удивлённая Амелия Нортман открыла дверь.
– Сержант Джафар, – она показала значок, – к вам есть несколько вопросов.
Недоверчиво переводя усталый взгляд со значка на холодное лицо странной женщины, Амелия, всё же, открыла дверь шире и сделала маленький шаг в сторону.
– Добрый вечер, сержант… я… не знаю…
– Когда вы в последний раз видели Дэниэла Клинтона?
Ими уже была в квартире и с тоской посматривала на стены. Она вспомнила, как впервые оказалась в доме Джексона, не прячась от него, и ей стало больно. Торжественно больно.
– Неделю назад, – Амелия зажёвывала губы и нервно теребила шнурок толстовки. – С ним… что-то случилось?
– Пока нет. Кем вы ему приходились?
– Давайте присядем, я приготовлю вам кофе.
– Спасибо.
Они прошли на кухню. Амелия заметно нервничала. Имтизаль незаметно.
– У меня здесь кофе-машина…
Имтизаль присела за стол.
– Двойной эспрессо без сахара.
– Сейчас, минутку.
– Спасибо.
Амелия села напротив гостьи.
– Вы… простите, вы не возражаете, если я ещё раз посмотрю на ваше удостоверение.
– Конечно, – Ими отстегнула значок и передала его Амелии. – Департамент
– Простите меня, я не хотела вас… оскорбить. Но всё это так… странно.
– Всё нормально.
Амелия встала, забрала из кофе-машины чашечку и поставила её перед Имтизаль.
– Спасибо.
– Не за что.
– Вы и Дэниэл.
Молчание.
– Мы встречались.
– Давно?
– Неделю назад.
Молчание.
– Вы инициатор расставания?
Она прищурила глаза.
– Я не говорила, что мы расставались.
Ими старалась не двигаться, но чуть сдвинула брови.
– Я поняла, что вы были парой… неделю назад.
– Эм… ну да, это тоже, – она посмотрела в стол. – И да, инициатор я, если так можно назвать девушку, которой изменяли, которую унизили и которую оскорбили.
Ими достала блокнот.
– Дэн что-то сделал?
– Пока нет. Когда вы ссорились, он вам не угрожал?
Молчание.
– Да, он мне угрожал. Он много чего говорил.
– Например?
– Послушайте, вы же не думаете, что он может что-то мне сделать?
Ими вздохнула и посмотрела в окно.
– Он подозревается в убийстве Сары Томсон. Её друзья утверждают, что они встречались.
– О Господи! Дочь Джерри Томсона? Редактора его журнала?
– Да. Сара узнала об изменах и угрожала, что её отец уволит Дэниэла.
– Этого не может быть… Я знаю Сару. Она знала, что мы вместе.
– Вероятно, Дэниэл говорил ей, что вы расстались. Потом она узнала о вас и других девушках.
Амелия встала.
– Нет, это… это точно не он. Но даже если… зачем убивать меня?
– Я думала, вы мне скажете.
Молчание.
– Почему вы думаете, что он хочет меня убить? Боже мой… Бедная Сара…
– Мы обыскали его квартиру. Почти на всех ваших фотографиях пририсованы увечья, кровь, текущая из глаз, написаны угрозы расправы… вы понимаете. И на фото Сары.
Молчание.
– Он не мог убить Сару… Господи… бедный Джерри…
Она была готова заплакать.
– Я вам советую вспомнить всё, что вас пугало в поведении Дэна, особенно в последнее время, и написать.
– Боже… – она не убирала рук от лица.
– Амелия, помогите мне.
– Мне нужно побыть одной. Мне нужно позвонить.
– У нас нет времени. Напишите, а потом мы поедем в участок.
– Сейчас?
– Да.
– Я не могу.
– Это очень важно.
Молчание.
– Как мне это писать? Как это у вас всё оформляется.
Она уже почти плакала, и руки у неё тряслись.
– Как хотите, – и, помолчав, добавила, – как запись в дневнике.
Амелия дрожала, и Ими налила ей воды, разбавленной галлюциногеном. И Амелия всё написала. Даже больше, чем ожидала Ими. Потом она много плакала, Ими слушала её и принесла ей воды, на этот раз с экстази. Амелия всё плакала и рассказывала о том, как она любит Дэниэла, как он разбил ей сердце, как ей больно, как она страдает и как не хочет жить. Ими тоже не хотела жить. Она принесла ей воды снова, снова не простой воды, потом уложила Амелию на кровать, гладила её волосы, успокаивала и говорила приятные вещи, понимая, что экстази начинает действовать и перебивать параноические приступы, вызванные первым наркотиком. Ими вспоминала, как заставляла Джексона принимать амфетамин, и ей стало так тоскливо и одиноко, что было уже почти невозможно выполнять свой долг.