Amore mio, Юля Котова
Шрифт:
– И все-таки у тебя невроз, Юля. – Бредин, тоже изображая задумчивость, почесал подбородок указательным пальцем, а затем схватил меня за руку. – Пальцы холодные, ладонь влажная. Уверен, твое сердцебиение сейчас далеко от нормы, как и уровень адреналина. Проверим пульс, – со знанием дела переместил пальцы на запястье.
Я снова избавилась от его касания резким нервным движением и скрестила руки на груди.
– Ты ошибаешься. Это не аэрофобия, а всего лишь реакция на соседство с тобой, – уняв раздражение, размеренным тоном прокомментировала выявленные Брединым симптомы.
Тот снова с неподдельным интересом смотрел на меня, словно ловил
– Что? Чего ты так уставился? – пробормотала, теряя остатки терпения. Этот его взгляд был до безобразия откровенно-соблазняющим, что само по себе являлось чем-то противоестественным.
Хотела бы я знать, что за новую игру ты придумал?
– Извини, не обращай на меня внимания, просто продолжай, – с кривой улыбкой произнес этот клоун.
– Да пошёл ты!
Из динамиков раздался бодрый голос пилота, притупив мое желание придушить Бредина. После инструктажа стюардессы, когда заработали двигатели, и в салоне появился гул, я уже предвкушала момент взлета, во время которого у меня закладывало уши, а в животе порхал целый инсектарий. Что бы там не приписывал мне доктор Бредин, летать я не боялась. Совершенно. Но в одном он оказался прав. Наши с ним перепалки действительно не оставляли меня равнодушной, больше того, я ждала их и наслаждалась каждой секундой нашего иррационального общения. И моя мнимая инфантильность и привычка воспринимать в штыки любое его слово во многом помогали не выглядеть очарованной этим проницательным типом.
К подножью Северных Апеннин наш самолёт приземлился около часа дня по местному времени.
Болонья – студенческая Мекка, она же историческая столица Эмилии-Романьи – области на севере Италии, встречала нас проливным дождем. Потемневшая от влаги взлетно-посадочная полоса аэропорта имени Гульельмо Маркони очень напоминала ту, что я провожала взглядом в Баландино. Даже небо было здесь совсем, как дома – низким и серым, в дымчатых разводах. Осень, она и в Италии осень. И я всерьез задумалась о покупке нового зонта, когда Бредин с интонацией гида заявил, что Болонья имела репутацию одного из самых дождливых городов Апеннинского полуострова.
Держу пари, пока я спала, заткнув уши наушниками, чтобы избавить себя от нескончаемого трепа Бредина, этот всезнайка успел прочесть какую-нибудь захудалую энциклопедию или пару путеводителей.
Очнулась я перед самой посадкой, когда стюардесса давала очередной инструктаж, и с удивлением обнаружила, что моя голова подпирает плечо Бредина. Хотя, кто еще кого подпирал? Будем считать это спорным вопросом. Как и заявление Бредина, что я разговариваю во сне. В подобное верилось с трудом, но, даже если допустить такую мысль… что в этом странного? Хотя бы один из нас был занят чем-то действительно полезным. Я о себе, разумеется.
Официально ступив на землю величайшего государства Античности и распрощавшись с терминалом аэропорта имени итальянского физика и Нобелевского лауреата (о чем мне насильно поведал Бредин), наш учёный квартет оккупировал места в автобусе, который за пару европейских тугриков* должен был доставить нас в историческую часть города в район Университета.
Современная автострада с поэтичным, как заметил Бредин, названием Адриатика, по которой мчался наш автобус, пересекала реку с весьма прозаичным – Рено и огибала город с севера. Любоваться особенно было нечем. Слева за стеклом, по которому то стремительно, то неторопливо стекали капли дождя, мелькали четыре полосы автомобильного потока,
Но несмотря на хмурую погоду и наличие Бредина, я испытывала невероятное воодушевление, направляясь в место, где вряд ли вообще когда-либо могла оказаться. Стоит отдать должное моему болтливому соседу и вечному антагонисту, он не зря родился на свет. Что бы я там не утверждала ранее.
Жанна Бернардовна заняла место у окна рядом с миловидной бабулей и что-то обсуждала с ней на итальянском. Дарья снова тусовалась сама по себе, усевшись на одиночное сиденье. Я не могла назвать объективных причин, но что-то в этой девушке мне с первого взгляда не понравилось, и, судя по выражению ее лица, это было взаимно. Либо все тот же Бредин оказался прав, называя меня мнительной.
Как и тощая аспирантка, я устроилась у окна. Бредин сидел впереди, развернувшись ко мне лицом и продолжал словесную атаку. Его рот не закрывался ни в самолёте, ни до паспортного контроля, ни во время, ни после, заставляя меня сомневаться в том, а человек ли он вообще.
– I’ll wrap my hands around your neck so tight with love** (Я сожму свои руки вокруг твоей шеи так крепко, с любовью), – пробормотал парень на переломанном английском, намекая на то, что подслушал, как я подпевала в самолёте.
– Бредин, у тебя омерзительный акцент, – поморщилась я.
– Ты бормотала это там… в воздухе, – он поднял вверх указательный палец и бровью не повел на то, как высоко я оценила его способности. – Не знал, что ты любишь жестокость, Юля. Мне даже как-то не по себе стало.
– Вот и правильно, держись от меня подальше. Я и не то могу.
– Правда? Ну после такого заявления я теперь вряд ли смогу это сделать.
– Ты меня снова утомил. Можешь хотя бы пять минут помолчать? – взмолилась я.
– А что я получу взамен?
Детский сад какой-то!
Я устало вздохнула и пошарила в кармане джинсовой куртки. Нащупав в нем гарнитуру и пакетик с миндалем, протянула Бредину последний.
– Вот, это все, что у меня есть.
– Я знал, что ты меня недолюбливаешь, но чтобы настолько, – Бредин с ужасом уставился на то, что я предлагала ему в качестве взятки. – Ты хочешь, чтобы уже сегодня я летел обратно в багажном отделении? – он закатил глаза и, чуть откинувшись, сложил руки на груди. Крест-накрест, как египетская мумия.
– Чего? – прозвучал мой стандартный вопрос.
– У меня на них жуткая аллергия, – пояснил он, наградив подобострастным взглядом безобидную упаковку миндаля. – Когда я в последний раз ел торт с орехами, то попал в реанимацию. Отек Квинке, – парень высунул язык и схватил себя за шею, иллюстрируя выдержки из своего анамнеза.
Я покрутила пакетик в руках и, пожав плечами, зловеще произнесла:
– Серьезно? Надо запомнить.
Бредин странно улыбнулся. И странность состояла в том, что выглядел он в этот момент очень… naturalmente (естественно, натурально). Либо я просто видела то, что хотела видеть. Должно быть, мы впервые в жизни провели так много времени наедине. И, признаться, Бредин сегодня немного не соответствовал моим представлениям о нем. Да, он по-прежнему меня раздражал и выводил из терпения, но были моменты, когда я почти забывала, что он – это он, потому что с ним было… `e interessante (думаю, тут и так все прозрачно).