Ампирный пасьянс
Шрифт:
– Неужто этот крестьянин был твоим родственником, господин, что ты так обеспокоен его смертью?
– Да! Все мои подданные – это дети мои! – ответил на это Бонапарте.
– Сахиб, – склоняя голову, прошептал шейх. – Ты говоришь словно Пророк!
Из Александрии армия "Восток" направилась к Каиру через пустыню Даманхур. Мурад, когда ему донесли об этом, воскликнул:
– О Аллах! Эти французы сошли с ума! Идти через пустыню в средине лета!
Было 45 градусов Цельсия в тени. Солдаты, проклиная миражи, безжалостное солнце и
– Ему-то хорошо, одна нога у него уже во Франции!
Мурад-бей ожидал французов, радуясь сообщению, что их армия состоит, в основном, из пехоты.
– Чтобы их разбить хватит одних моих слуг, – заявил он. – Это всего лишь тыквы, которые необходимо порубить!
Его мамелюки и сами с удовольствием повторяли эти слова, готовясь к победе в расцвеченном Каире. Разодетые в богатые, псевдо-средневековые одежды, снабженные английскими ружьями и наилучшими саблями, с высоты своих скакунов они с пренебрежением ожидали встречи с неприятельской пехотой. Правда, уже первые атаки в пустыне Даманхур были французами отбиты с легкостью, только Мурад не сделал из этих уроков надлежащих выводов. Зато это совершил Ибрагим. Взбешенный тем, что война прервала ему "dolce far niente", а более того, чуя своим носом, что может произойти, он обвини Мурада в том, что тот своими неосторожными действиями стал причиной нашествия, и начал потихоньку отступать от игры. Мурад, разозлившись на него, воскликнул:
– Тогда я и сам спасу Египет!
И 13 июля он ударил на французов под деревней Шебрейсс (Хобракитт).
Бонапарте сформировал пять своих дивизий в пять наполеоновских каре, с артиллерией по углам и обозами внутри [В историю вошел приказ одного из командиров, который перед атакой мамелюков скомандовал: "Стройся в каре! Ослы и ученые в средину!"]. Волны мамелюкской конницы разбивались на непоколебимой стене французских штыков и отходили, оставляя десятки убитых прицельным огнем. Уверенные в победе беи не были в состоянии ничего понять. Вот уже пять веков никакая пехота не могла противостоять их атаке; они сломили бронированных крестоносцев святого Людовика и множество других легионов с востока и запада. Потому-то, что творилось сейчас, укрепляло их в мысли, что "султан-эль-кебир" [Повелитель огня, отец огня – так называли Наполеона мамелюки, видя скорость французского картечного огня] – это волшебник, который связывает своих солдат веревкой, после чего перетаскивает в какую захочет сторону. После двух часов сражения они отступили с поля боя, потеряв несколько сотен убитых. Для французов стычка под Шебрейсс была проба боем перед решающим сражением, для мамелюков – урок уважительного отношения к французской пехоте.
После возвращения в Каир обезумевший от ярости и стыда Мурад-бей в первый же момент возжелал отрубить головы всем находившимся в городе французским
– Зачем все эти казни? Они ведь не отгонят отсюда французов; если ты убьешь, а потом проиграешь, то заплатишь за это своей жизнью. Если же победишь, тогда сможешь без какого-либо риска казнить кого угодно.
В результате всех французов посадили в крепость, которую окружила возбужденная толпа. Всех их спасла, пряча в собственном дворце, уважаемая всеми жена Ибрагима, Зетти Зулейка из рода самого Магомета. Ибрагим, для которого возможная смерть Мурада была бы весьма кстати, сам лично не собирался оборонять Каир. Он ограничился лишь тем, что раздувал фанатизм собравшихся:
– Неверные, что пришли с вами драться, – провозглашал он, – выглядят просто ужасно и отвратительно. У них когти футовой длины, огромный рот и дикие глаза; все они одержимые иблисом убийцы, а сражаются они связанные все вместе!
Когда французы встали в Гизе, Ибрагим пригласил каирский диван, чтобы советники увидели сражение словно спектакль, и приготовил невольников с мотыгами и лопатами – они должны были закапывать убитых после победы мамелюков неприятелей. Несмотря на Шебрейсс, мамелюки даже не допускали возможности поражения.
Тем временем французы купались в той самой реке, к которой стремились в пустыне, и о которой пели в моменты сомнений:
Вода Нила совсем не похожа на шампанское,
Так какого же черта тащиться по стране, где нет кабаков?
Затем по левому берегу они направились в сторону Каира. Те из солдат, кто знал сказки "Тысячи и одной ночи", подпитывали запал товарищей, рассказывая им про сокровища, которые они найдут в городе. 20 июля они увидели верхушки пирамид, а слева от них – минареты Каира. На дороге их поджидала армия Мурада.
Еще в тот же самый день произошло событие, которое французские солдаты сочли добрым предзнаменованием. Когда авангард генерала Десекса столкнулся с неприятелем, и когда громадного роста мамелюк вызвал французов на поединок, командующий передним отрядом лейтенант спросил:
– Кто желает добыть прекрасного коня?
При этих словах из рядов вырвался 16-летний драгун Раморель. Обе стороны замерли, следя за стычкой поединщиков. Через несколько минут Раморель вернулся в отряд с конем и редкой красоты дамасской саблей.
21 июля в два час дня Мурад расставил свои силы на равнине перед Гизой, между укрепленной деревней Эмбабех и пирамидами. В окопах Эмбабех (на правом фланге) находилось около 20 тысяч очень плохо вооруженных феллахов, 4 тысячи янычар турецкого паши (турки не дали себя обмануть сладкими словами Бонапарте) и египетская артиллерия. Вцентре находились основные силы – 10 тысяч великолепных мамелюкских конников. Под пирамидами (левый фланг) несколько тысяч бедуинов ожидало возможности пограбить и поубивать после завершения битвы.
Наполеон, располагавший, как и под Шебрейсс, пятью сформированными в каре дивизиями, решил отрезать мамелюков от укрепленного шанцами обоза, столкнуть их в Нил, и только лишь после того атаковать Эмбабет. К тому же он заметил, что у снятых с кораблей египетских пушек нет лафетов, поэтому их будет невозможно перемещать, что, скорее всего, обездвижит вражескую пехоту. Перед самым началом сражения Бонапарте крикнул солдатам, указывая на пирамиды:
– Идите и помните, что с вершины этих памятников на вас глядят сорок столетий!