Амулет мертвеца
Шрифт:
Пятеро расхристанных солдат, наперевес держащих гаранды с примкнутыми штыками, и капрал в бакенбардах, пожилой, толстый, одышливый и воняющий почищекомандира. Эти из пехоты. До чего дошла наша армия, чистый палеолит…
Поставили, со связанными за спиной руками, к беленой тюремной стене. Ага, веревки затянуть не догадались. И проверять не стали. А и не надо.
Индеец успел отдохнуть, пока лежал на полу одиночной камеры. И привести себя в порядок, насколько возможно.
Эти ублюдки встали напротив шеренгой, капрал вытер истекающий, несмотря на вечернюю прохладу, потом лоб и гаркнул:
—
Индеец поднял чеканное лицо к маленькой круглой луне и подумал, как давно она не светила красным. Пора сбрасывать карты. Ему становилось скучно. Да и твой расстрел развлекает только в первый раз, а это уже… ой, как бы не десятый, с юбилеем? Нет, на виселицах было повеселее. Хорошо еще, он болтался вдали от милой Франции при Робеспьере, головой гильотину не испытал.
И на костер не попал.
Везунчик.
Даже сандалии забрали. Холодно же ногам. Аморальные уроды.
Он потрогал языком холодные, только что отросшие на месте выбитых, острые зубы и скомандовал:
— Цеельсь, макаки!
Солдаты завертели головами, капрал взвизгнул жалобно:
— Пер… прекратить!
— Огонь! — и Сапата легко разорвал веревки. Перекатился к капралу — тот успел кинуть жирную руку к кобуре на поясе, солдаты вразнобой закачали винтовками… треск. Капрал рухнул со сломанной шеей.
Тень в разодранной рубашке и джинсах, босая, кинулась к ним. Выхватила у крайнего винтовку, прикладом расколола ему череп, потом насадила на штык следующего, ребром ладони сломала кадык третьему. Четвертый завыл и с хрипом согнулся — ацтек вырвал его сердце сквозь рубашку, поднял кровавый трепещущий трофей и вонзил клыки. Ммм… недурно. Свежо и пахуче. Как шибает страхом, жжет язык словно текила.
Последний бросил винтовку и побежал, отчаянно вереща, бедный зайчик, ты скоро увидишь небесную лужайку… парень рухнул под тяжестью хищника, Сапата аккуратно свернул ему шею, вкусился возле ключицы, втягивая пряную молодую кровь.
Луна для него стала красной, как бордельный фонарь.
Аренк улыбнулся отечески, глядя на выражение Данилова лица.
— А что с ними потом?
— Министр помер лет через пять в Монтевидео от рака. Дочка вышла за своего Паблито, он стал пилотом авиакомпании. Кажется, родили мальчишку и девчонку. Я их потерял, признаться, из виду в конце восьмидесятых.
Он уставился на игрушечный кораблик и замурлыкал «Мы не ангелы, парень, нет, мы не ангелы. темные твари, и сорваны планки нам…»
Викинг хмыкнул и пробормотал: «ну и кто дикарь?»
Глава 12. Люди-звери из-за двери
Данил не признал индейца. Впрочем, его не признала бы ни одна поклонница. И транспорт. Вместо роскошной электрички он подкатил к даниловой халупе в сереньком «Хэнде Акценте» лет пятнадцати. Идеальный автомобиль для нежелающих светиться, столь же унылый, сколь надежный. Тонированная задняя полусфера, царапины на бамперах и простецкие колеса-штамповки без колпаков.
А сам Аренк в спортивном синем костюмчике и поддельной морской белой кепке-полуфуражке с якорьком. Не гроза лесов и девиц, потомок ягуара — бомбила-гастарбайтер из самых социальных низов.
Он махнул на
Утро едва занялось, и семи-то не было, улицы Анапы казались совсем пустыми. Иногда они обгоняли мусоровоз или раннюю маршрутку. На повороте с Крымской на Астраханскую индеец тормознул при виде плечистой фигуры. Рядом с ним сел Оле.
Как ни удивительно, но и он сумел скрыть колоритную фактуру. В синей кепочке и потертой джинсовой курточке, с волосами, убранными в хвост и под воротник этакий поношенный хипстер, то ли барбер, не то бариста, в общем, чуждый элемент из даун-стало быть-шифтеров. На боку у него висела небольшая темная сумка-банан, викинг поставил ее на колени.
Они подкатили к пожилым пятиэтажкам на Стаханова, скромному району пенсионеров и гопников. Впрочем, тут хотя бы хватало зелени, не то что стерильные новые кварталы высоток-человейников. Пробрались между припаркованными недорогими машинами, встали у подъезда обычной блочной пятиэтажной жилой коробки, серой и скучной. Рассвело, но на бледном небе еще не показалось солнце. Где-то заорали утренние невоспитанные коты, конфликт явно перешел в горячую фазу с драными мордами.
— Ага, вовремя, — сказал индеец, — Дани, так сильно не пялься. Возвращаются после бурной ночи, не иначе.
Праздная старуха на лавочке, верно, и приняла бы парочку на загулявших в ночном клубе. Данила кольнула невнятная, но острая тревога.
Оба лет двадцати. Парень, чуть выше Данила, тоже темноволосый, но смуглее, с горбоносым тонким лицом, в кожанке не по теплу и джинсах, поддерживал девушку. Рыжеватая шатенка, прямые волосы до лопаток, модная вишневая курточка-разлетайка, джинсы и такие же как у парня высокие берцы. Лицо привлекательное, не то чтоб сказочно красивое, ни с Дашей, ни с Майей не равнять, но мило-скуластое, брови вразлет, вздернутый нос. Измученное, нездорово бледное, с черными подглазьями. Она почти пошатывалась, не от опьянения. Данила не обмануть. Болят суставы?
И только секунд пять спустя его осенило. Глаза! Знакомые темные вишни, нелюдские глаза, нет таких у живых и теплых.
— Они самые, голубки, — сказал Аренк с неожиданным оттенком сочувствия. Сумка у Ольгера заворочалась, из разошедшейся молнии выглянул хорек, вытянул гибкую гадючью шейку, заглядывая в стекло, глянул викингу в лицо и фыркнул что-то недовольное.
— Они того бомжа, на берегу? — Данил с невольной жалостью видел, как тяжело ступает девушка, и парень почти несет ее на плече.
— Прометей, больше некому, — непонятно отозвался индеец, — мы уже насмотрелись. У них негодный амулет, и везде ходят вместе, наверное, один на двоих. Девушка умерла раньше, у нее деградация идет полным ходом. Начинается всегда с суставов, соединительная как вот… разжижается. Боль, как ее ни назови, должна быть адская. Потом жировые ткани, кожа, волосы… видишь, у нее проплешинки на висках? И финал ужасный.
Пара поднялась по ступенькам, серая стальная дверь подъезда захлопнулась, тяжелая, как надгробие.