Амундсен
Шрифт:
Хотя профессор, вероятно, и не удивился бы меньше, узнав причину гнева, совершенно очевидно, что Руал Амундсен на протяжении длительного времени чувствовал себя жертвой вымогательства. Ради собственного душевного спокойствия он предпочитает платить. В то же время Руал понимает, что каждый новый взнос затягивает его все глубже в болото. «Ты прекрасно знаешь, — пишет он Леону далее, — что, купив Густаву дом, я вынужден буду оплачивать его содержание и массу других вещей. Мы с тобой слишком хорошо изучили брата, чтобы соображать: он использует эту собственность для постоянного вымогательства. То ему подавай одно, то другое…»
Как ни странно, на полярного путешественника подействовало еще одно обстоятельство —
Леон перед Рождеством сам спрашивал брата, как он намерен распорядиться своей недвижимостью в свете грядущей экспедиции, но резкость и поспешность действий Руала заставили Леона не поднимать более этот вопрос. Кроме всего прочего, судьба усадьбы тесно переплеталась с его собственной.
В ту зиму семья Леона поддерживала порядок в Ураниенборге, добираясь туда на коньках, на лыжах или в подбитой шипами обуви. Что касается Густава, у Леона налажена постоянная связь с его женой Малфред, которой приходится тяжело. Некоторое время назад Леон послал Руалу следующий отчет о Густаве, с ее слов: «Она рассказала довольно много про Ежика, который, по заключению врача, действительно страдает сильным психическим расстройством, и скорее всего — из-за висящего над ним долга; иногда у него бывают приступы дикой злости или слабости, а еще он какой-то пришибленный… выяснилось также, что в последнее время он все чаще является домой навеселе, так что похоже, главная причина всех нарушений — в спиртном».
Леон не осознает, насколько тяготит Руала непрестанное давление со стороны Густава, хотя чувствует, что за неожиданными ходами полярника что-то скрывается: «Старик считает, ты сердитый из-за напряженного турне, о чем я тоже догадывался в связи с поспешной продажей Ураниенборга».
Хотя Руал Амундсен и «склонил голову», он с опаской ждет, какое впечатление произведет в Пульхёгде письмо, в котором он «дает отпор». А профессор рад, что высказался и облегчил душу. И все же в ответе не может не коснуться животрепещущего вопроса о значении пустяков для «серьезных предприятий», поднятого Амундсеном в тщетной попытке защититься. «Вы говорите, что к подобным вещам тоже следует относиться внимательно. Тут я совершенно с Вами согласен и, по-моему, сам неоднократно доказывал важность такого подхода, в особенности для полярных экспедиций; так что по сему поводу мы сходимся во мнениях».
Больше Фритьоф Нансен уступать не намерен. На что бы ни ссылался младший коллега, всё уже давно доказано. Вся деятельность Амундсена осуществлялась и осуществляется в рамках испытанной методики Нансена. Наставник не собирается выслушивать поучения от ученика.
Не странно ли, что у коллеги возник интерес к аэропланам? Фритьоф Нансен в свое время прыгал на лыжах с трамплина в Хусебю, но вести с воздуха полярные исследования он еще не пробовал.
Весной 1913 года, во время турне по Америке, Руал Амундсен переживал кризис. Кризис этот не был вызван самоубийством Ялмара Юхансена или смертью капитана Скотта, не был связан с чувством вины. Вопрос о вине — вернее, о долге — приобрел актуальность благодаря письму из Пульхёгды. Из чувства долга перед Нансеном, то есть перед Норвегией, Амундсен был обязан совершить поход на север. Это стало для него делом чести, выполнением договора, скрепленного смертью капитана Скотта.
Амундсен знал условия договора, знал и о планах покорения Южного полюса Фритьофом Нансеном. Если он все же предпринял безнадежную попытку отвоевать себе свободу действий, вероятно,
Нансену он выдвигал в качестве причины нарушение обещаний правительством. Норвегия, дескать, подвела его самого как руководителя, подвела участников экспедиции, подвела спонсоров. Эта аргументация была слабой, и Нансен одним ударом разбил ее. Однако тот же ход в отношении правительства окажется весьма успешным. Тем не менее нельзя воспринимать ультиматум исключительно в виде тактической уловки — он был в значительной мере спровоцирован отчаянием.
Для Леона психологическим основанием Руалова выпада служил усиливающийся нажим со стороны Густава. Понятно, что мысль о возможности нового самоубийства, да еще среди родных, была малопривлекательна. И все же доказательств того, что Руалом Амундсеном двигало чувство вины, практически нет.
Очевидно, причиной кризиса (если не сказать бунта), который переживал весной 1913 года сорокалетний полярный путешественник, была какая-то тайна. Кризис действительно скорее напоминал бунт — с нереальной попыткой отделаться от экспедиции на север, от Нансена, от Ураниенборга, от родных, от Норвегии, от всей вцепившейся в него и крепко державшей жизни. Руал Амундсен дошел до точки, в которой эта гора обязательств отрезала ему путь к увиденной вдали новой цели. Северный полюс мешал достижению личного счастья.
С тех пор как они отказались от мысли о Карменсии, в переписке между Руалом и Леоном больше не идет речь о женщинах. Однако со времени последней встречи между братьями в жизни Руала произошли важные события. Их полярный путешественник поверяет одному-единственному человеку — Херману Гаде. Вероятно, тот рассказал кое-что Леону, так что и он имеет некоторое представление о новой знакомой. Но пока что повода выложить карты на стол нет и тема остается закрытой.
Херману Гаде предстоит поездка в Америку на идущем в свое первое плавание, только что построенном пароходе «Христиания-фьорд», и Руал предлагает ему вернуться в Европу вместе, в начале июля: «Только имей в виду… я поплыву не с "Норвежской линией", поскольку, как ты понимаешь, мне надо прежде заехать в Лондон. Кстати, на пароходе у меня будет возможность обсудить с тобой это дело и выслушать твои мудрые советы».
Полярному путешественнику настоятельно требовались добрые советы. Помимо видимых обязательств и связей, он еще связал себя («навсегда») с женщиной, которая состоит в браке с другим. К тому же ему надо отправляться на Северный полюс. Так постановил Фритьоф Нансен, и постановил бесповоротно. Мало какие занятия должны были представляться более абсурдными страстно влюбленному мужчине, чем приготовления к собственной ссылке в Ледовитый океан в сугубо мужской компании. Если дама была связана формальностями брака, предполагавшими выходы в свет и общение, то онсобирался запереть себя в ледовой западне, предполагавшей полную физическую отрезанность от мира.
Новой целью в Руаловой жизни и самой потайной из всех китайских шкатулок была Кисс. Она стала той причиной, которую не мог назвать наш полярник, — причиной более важной, чем нарушение обещаний правительством или шантаж брата Густава. Кризис был обусловлен не чувством вины, а самоутверждением. Руал Амундсен хотел добиться права жить собственной жизнью, так, как считал нужным.
Полярный путешественник завоевал почести и славу. Теперешние труды должны были приобрести ему богатство. «Долг чести» Густаву он мог выплатить в кронах и эре. От прочих обязательств мог освободиться с помощью выдвинутого в отчаянии ультиматума. Однако долг Фритьофу Нансену по договору, скрепленному перед Норвегией и всем миром пулей из револьвера Ялмара Юхансена и маршем смерти капитана Скотта, — этот долг можно было заплатить лишь несколькими годами собственной жизни.