Амур-батюшка (др. изд.)
Шрифт:
– Товар, поди, с Расеи же всякий привезен, – отозвался дед. – В Расее всего много, будет ли еще тут когда?
Бердышов чуть слышно крякнул.
– Тут народ населен по реке, как в одну улицу живет, – заметил дед, – а в Расее сопок таких нет, место ровное, и все сплошь запахано…
Все с удовольствием слушали деда. Простые слова его вызывали в их памяти виды родных плодородных пашен и былой жизни.
– Дороги, что ли, плохие, почто товары-то по деревням не возят, коли их там много? Люди оттуда приходят, лампу видят – удивляются, что лапти ночью можно сплесть.
–
– А Тимоша сказывал, что у них летом ездят на санях, – и Бердышов прыснул, спрятав нос в воротник пиджака.
В избе засмеялись.
Дед уважал Бердышова, но вся душа его переворачивалась, когда слышал он суждения этого сибиряка о России, – Иван так и норовил съязвить.
– А ты, барин, был на океане-то? – обратился Иван к Русанову.
– Нет…
– А вот у Ваньки приятели американцы, – сказал Силин.
– Погодите, в самом деле познакомитесь с американцами, узнаете, как другие народы живут, – сказал полковник.
– Что за народ – не знаем, – продолжал Силин. – Расскажи-ка, Иван, хороши ли люди?
– Приедешь, спросишь, что надо, – продадут, – ответил Бердышов. – Какие у меня для них разговоры! Они хорошие товары из Америки привозят… Вот пошел Амур вниз. Ведь тут море близко. Подходит к морю, раздается шире и выходит… Такой лиман называется. Дальше вода соленая. А поперек, прямо среди моря, залег остров Сахалин, куда гоняют кандальников. Остров весь в хребтах, леса такие там, красные и черные, соболей дивно. Стоят горы из каменного угля. Не такой остров, как вон у Тимошки, где он в воду упал, а большой, ну, примерно, как отсюда до Хабаровки.
Васька, Санка, Петрован тянули шеи.
– На Сахалине есть сторона теплая, а есть холодная. На холодной стороне уголь горами и керосин есть…
– Дядя Ваня, а ты бывал на Сахалине? – спросил Васька.
– Мои дядья с Невельским ходили и первыми уголь и керосин нашли, – прихвастнул Бердышов.
– В казаках, что ль, керосин-то? – спросил дед.
– Почему в казаках?.. Нет… Просто из земли течет.
– И никто не берет?
– Там и брать его некому. Ведь это Сахалин! Еще ламп не было, а уж дядя мой там был и сварганил такой светильничек, жижу эту подливал, а потом обогреваться хотел, да у него шалаш загорелся, и с ним были гиляки, убить его за это хотели. А гиляки давно уже знали, что можно эту штуку вместо жира наливать в плошку, но боялись там огонь разводить, говорили, пески загорятся и спалят весь остров, одно огнище, мол, останется, ни лесов, ни зверей, ни их самих… А уж американцы лампы привезли потом. Это первый изобрел мой дядя и гиляки.
Все слушали со вниманием, хотя и догадывались, что Иван прибавляет и пришучивает, но получалось складно. Кажется, Иван решил не ударить лицом в грязь перед Русановым.
– Жижа это сочится, и лужи натекают черные, с жиром, как хороший отвар. Эту жижу, говорят, перегоняют, как ханжу или хлебное вино, и будет чистый керосин. И в избе светло. Мы сидим и удивляемся, как это горит…
«Иван где-то что-то слыхал, вот и брешет, – думал Тимоха, – а мы уши развесили!» Но при барине ничего не сказал: пусть-ка лысый послушает. Впрочем, спору не было, лампу эту привез
– Я с гольдами топтал там тропки, ходил соболевать, Зверей морских там тьма. Когда идет кета, входит в лиман – звери за ней. Только белые спины видно по всему морю. Белухи прыгают. Они идут за кетой и жрут ее. Вот Егор поймал как-то кетину, на ней раны были. Это от зубов белухи. У нее пасть здоровая и зубы как деревянные гвозди, и не часто, а редко. А мордой, паря, на птицу походит, но голова с лошадиную… А то сивуч вылезет из воды, как черт, с бородой, с усами. На лодке едешь, он глядит. Потом опять под воду залезет. Кто не знат, так страх!
– Водяной, поди!
– Для расейских там везде водяные. Говорят, что в других морях столько нет зверя. Я нагляделся. Мы сивучей били на берегах. У них ласты на ногах. Они вылезут на берег и лежат, греются на солнышке.
– А мясо у них едят?
– Проголодаешься, так съешь.
Слушатели насмешками перебивали рассказ Ивана, но он не терял духа.
– А что, в Николаевске бойкая торговля? – спросил Федор.
– А ты съезди туда сам. Ты же теперь купец…
Все засмеялись.
– Вот это уел!.. – молвил Тимоха. – Эх! Купец…
Федор и сам смеялся. Летом он купил на барже сарпинки и разной мелочи и теперь торговал понемногу с гольдами.
– В Николаевске – порт. Там и китобои приходят и большие морские пароходы, высокие ростом, с колокольню будет, как выгрузится и подымется из воды. Приходят и из Америки и из разных стран. Везут товар, от нас увозят пушнину, деньги выгребают. Муку везут, сукно, оружие… Я в Николаевск в первый раз приехал, и мне объяснили, что земля круглая, как башка… А я думал, что на китах стоит… А кабы на китах, давно бы провалилась. Китобои подсекли бы. Сшибли бы зверей, и тогда бы до свиданья!
Полковник, отложив книгу, давно слушал Бердышова. Не ожидал он встретить в бедной переселенческой избе такого землепроходца.
– А где же теплый-то край, дядя Ваня? – спросил Васька с кровати.
– А ты не спишь?
– Он не спит, все сидит слушает, – сказала мать извиняющимся голосом.
– Теплый-то край недалеко! – отозвался Бердышов. – Ты Савоську спроси. Он молодой там жил. Ему там пить дали – он еле убрался. А американцы-то ведь разномастица. У них все новоселы, сброд сошелся, что не ужился на старых местах. Власть себе сами выбирают, – он подмигнул Егору. – Уж не знаю, что за непорядки! Я спрашивал, как без становых жить…
Русанов чувствовал, что мужик, сидящий в углу на полу, совсем не так прост, как сначала ему показался.
– Вот бы посмотреть, как ты с ними на американском языке разговариваешь. Он у нас на всяком может, – сказал Силин.
– Верно, у меня есть приятель американец, – ответил Иван. – Как напьется, рассказывает. Хорошо по-русски говорит. Они переселились, и старую власть по шапке… С ним есть о чем поговорить… А вот я смотрю – шел сюда народ тоже со старых мест, не ужился там, а уж по дороге сюда, еще не видавши Амура, я слыхал, ругали эти места, и порядки будто тут не по ним… Землю не высушили как следует для них…