Амур-батюшка (др. изд.)
Шрифт:
– Что ж, отец-то еще не приехал?
– Нет еще, – ответила Таня. – А Дуня пойдет к нам?
– Пусть идет, – отозвалась Арина. – Носит в такую погоду! – проворчала она.
Зашла Дуняша – тонкая и стройная белобрысая девушка-подросток. У нее худенькие плечики, широкое лицо я глаза, глубоко сидящие под белесыми бровями. Она в лаптях и в белом холщовом платье.
Таня заговорила с ней вполголоса.
– Чего же Родион-то не едет? – снова спросил Спирька.
В Тамбовке все мужики были охотниками. Зверей они
Вскоре после водворения на новом месте охота стала предметом увлечения всего мужского населения Тамбовки, от мала до велика. Охотились тамбовцы зимой и летом, добывая зверя всеми способами, полагая, что в тайге его хватит на века. Этой страстностью и безрассудным хищничеством они отличались на промысле от урожденных сибиряков, для которых охота – обычное дело, та же работа и которые знают, что зверям и в тайге бывает перевод.
Между тамбовскими охотниками не первый год идет спор, кто же из них лучший охотник. Родион в эту зиму добыл зверей больше всех, но признать его лучшим охотником Спирьке обидно. Спирька сам знаменитый охотник. Его зовут все «Лосиная смерть». Такое прозвище сильно льстит ему, и он желает поддержать свою славу. «Родиону просто счастье, как в карточной игре, – думает он. – Ему удача с тигрой. Она объявилась в деревне, когда его и не было. Мы с Сильвестром и с Санькой Овчинниковым должны были взять на сеновале, сидели, караулили, почти подбили. Нет, ушла и все равно Родиону попалась. А по правилу тигра должна быть наша! Нынче только и разговору везде, что про Родиона, он хитрый, к Бердышову как-то подъехал и с ним дружит».
Спиридон бросил железо на стол, потушил огарок, поднялся. Мужику лет тридцать пять. Он чуть выше среднего роста, сутуловат, со светло-рыжей бородой, которая в сумерках кажется черной.
– Да как же ты, Татьяна, не знаешь, куда он подевался? Не на охоту? – допытывался мужик.
– Не знаю, – потупив голову, ответила девушка.
– С ума все посходили с этой охотой! – пробормотала Арина.
– Ну, айда, – шепнула Дуня, подтолкнув подругу.
Девушки выбежали. Здоровые и крепкие, старшие дочери в семьях, девушки-подростки Таня и Дуняша целыми днями работали, как батрачки. Нравы в Тамбовке были суровые, родители ни в чем не давали девкам воли. Только на работу могли они тратить свои молодые силы. Зато много было радости, когда удавалось им убраться с родительских глаз долой.
– Ну, держись, Танька! – весело воскликнула Дуняша.
Таня пустилась наутек. Дуня была выше, сильнее; легко прыгая по глубокому снегу, она догнала подругу и повалила ее в снег.
– Тебе за тот раз!
– Опять ты…
Пурга заносила их.
– Вы что, девки, с цепи сорвались? – услыхали вдруг они знакомый
В волнах несущегося снега стояла бабка Козлиха. Про эту старуху говорили, что она умеет колдовать и ворожить.
– Чего делают! – воскликнула старуха, как бы обращаясь к невидимому свидетелю.
Утихшие девушки поднялись, отряхиваясь от снега.
– Бабушка, вы как на улицу выходите, бурана не боитесь? – бойко спросила Таня.
– Вот я тебя!.. – пригрозила старуха. – Мать-то дома?
– Она к вам собирается, – соврала Таня.
– А-а, – дружелюбно отозвалась Козлиха. – Пусть идет. Скажи, пусть придет.
Старуха пошла своей дорогой.
– Вот теперь тебе будет на орехи!.. – сказала Дуня.
– Сегодня нам с тобой доплясывать. От того разу осталось недоплясано… Ну, отстань, хватит, а то голосу не будет.
– Мать-то уйдет?
– Уйдет, – уверенно ответила Таня.
– А то скажет: «Девки, в пост-то песни орать!» – всплеснула руками Дуня.
– Ишь, метелица…
– Сейчас хоть вечерку с гармонью – никто не услышит.
– Ух, жарко!.. Пурга крутит, – едва переводя дух, вбежала Таня в избу. – Несет как на крыльях. Мама, иди, тебя Козлиха спрашивала. К себе звала…
Петровна управилась с делами и ушла. Таня уложила маленьких братишек, переменила лучину и уселась на лавке. Выражение истомы и нежности появилось на ее грубом лице, в голубых глазах. Русые пряди липли к смуглому лицу, ресницы и брови были влажны. Щеки горели от ветра и снега. Как бы не в силах сдержать волнующего ее чувства, она заголосила сразу громко, ясно и протяжно.
…Девушки пели, потом, по очереди подыгрывая на бандурке, плясали друг перед другом.
Малыш закричал во сне, сбрыкал толстое одеяло. Таня положила бандурку, присела на кровать, прикрыла братишку, приговаривая нараспев:
Ба-а-аю, ба-а-аю…Оконце не прикрыто ставнем, и в стекло бьет метель. Из теплой избы смотреть страшно, что там делается. Дуняша задумчиво перебирала струны самодельной бандурки. Таня сказала ей:
– Сегодня Терешка на проруби спросил, почему мы с тобой к его сестре не приходим.
Она села на лавку и обняла подругу.
– Больно он нужен! – с пренебрежением ответила Дуня.
Терешка – сын богача Овчинникова, рослый, бойкий парень – поглядывал на Дуняшу и пытался, как говорится, ухлестывать за ней.
На днях подруги приходили к Овчинниковым. Терешка стал заигрывать и залепил Дуняше все лицо снегом. Она обиделась. Даже вспомнить неприятно.
Сейчас подруги наслаждались тишиной, спокойствием, уединением. Можно было помечтать всласть, наговориться о чем хочешь: взрослых нет, в избе тепло и так хорошо, работать не заставляют сегодня. Отца нет, и мать Таню не неволит, противная прялка убрана.