Амур-батюшка (др. изд.)
Шрифт:
После обеда торговцы собрались ехать. Андрей запрягал во дворе своих собак, надевал на них хомуты. Девушки столпились у ворот. Он бросал на них косые, недовольные взоры.
– Бедненвкий! Он в работники к китайцу нанялся! – шутливо молвила Дуня.
– Ну чего выставились? – грубо спросил парень. – Не видели, как собак запрягают?
Дуня с укоризной улыбнулась. Парень не понимал шуток.
– Боится, сглазим, – со сдерживаемой насмешкой уронила Таня.
– А вот нарочно буду смотреть! – подбоченилась Дуня
В калитку вошел рослый, худой и краснощекий Терешка Овчинников.
– Девки, не смейтесь над ним, – сказал он. – Андрей с рублем. Захочет – так всю Тамбовку нашу сдвинет с места.
– Надсадится, – отозвалась Таня.
Приезжий парень разогнулся и, жалко моргая, словно собираясь плакать, уставился на Терешку. Белые, как лен, брови выступили на густо покрасневшем лице его.
– Ой, девки, зачем вы его обижаете? – умоляюще шептала, трогая Дуню за рукав, толстая черноглазая Нюрка. – Ой, уж как не стыдно вам!.. Просто какие-то бесстыжие…
– Тятя, а кто он такой? – спросила Дуня у отца, когда торговцы уехали.
– Парень не дурак! Китаец говорит, что он повез в город спирт продавать. Тихоня, все краснеет. Я его просил продать спирту, так он мне дал бутылку, а больше не дал. Говорит, мало осталось. Я их знаю! Ему, видишь, невыгодно мне продавать. Он из молодых, да ранний. Гляди, он все моргает, а в городе, знаешь, какие деньги огребет… Он бы и вовсе не сказал, что спирт везет, кабы Васька не сознался, кто с ним путешествует. И Овчинниковы его ждали. Будут гольдов спаивать. Вот так и живем на новом месте. Одни хлеб сеют, а другие контрабандой занялись. Их послушаешь, так все тут только и делают что пьют. В реке, по их словам, не воде бы течь, а спирту.
Вечером Спиридон беседовал с соседом-приятелем – тамбовским богачом, мужиком огромного роста, Санькой Овчинниковым и со своим родичем Сильвестром Шишкиным.
– Давай с тобой возьмемся и превысим Родиона, – говорил Спиридон. – Я полагаю, что надо захватить эту тигру живьем и представить в Николаевск начальству, чтобы по всему Амуру объявили, какие мы охотники. Отправят ее в Петербург на корабле, а? Как ты, Сильвестр, мыслишь? Однако, и там такой животной нету.
– Как ее возьмешь? – угрюмо возражал Овчинников. – Она нас сожрет…
– Пущай попробует, – отозвался Спиридон. – Но если уж поймаем ее живьем, Родион не будет над нами насмехаться. Живьем еще никто тигру не ловил!
– Давай мы у Родионовой тигры усы выдерем! – сказал Сильвестр. – Слыхал, что китайцы сказали? Самая цена в усах да в костях! Они лекарство из костей делают для стариков.
– Нет, я на это не согласен. Не годится, – отвечал Спирька.
– Я выдеру сам, а ты молчи! Вот придет Родион, и больше хвастаться ему нечем будет… Тигра останется без усов!
Но ни Сильвестр, ни Спирька не привели замысла в исполнение – усы у тигра ночью выдрал Терешка Овчинников
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
Ночью Таня слыхала, как приехал отец, что-то таскали в зимник.
«Грузы, что ль, тятя возить подрядился?» – подумала девушка.
Отец и Иван распрягли собак, покрикивая на них.
– Ты, Иван, ввел меня в грех, – сказал Родион, входя в зимник.
– За товарища надо согрешить… – усмехнулся Бердышов. – Забудем! Исправнику не вздумай сказать!
– Ка-ак?!. – изумился Шишкин.
Мужик совсем пал духом.
– А будешь жаловаться – самого тебя затаскают, – продолжал Бердышов.
– Не про жалобу речь, – ответил Родион. – В какое дело я попал!.. – Он сел, опустив плечи:
Иван уговаривал Родиона взять часть пушнины из запасов Дыгена:
– Бери! Все равно мне не увезти. Что ж, бросать, что ли? Подумаешь, паря, в какое дело ты попал! Как не стыдно говорить так! Я ведь не жалуюсь, а тебе не совестно изменять товарищу, сожалеть, что помог?
– Да уж что тут! – махнул рукой Шишкин. «У меня дети, что я могу сделать с Ванькой? – размышлял он. – А с полицией не дай бог связываться. Лишь бы не узнали сами. Теперь век буду в кабале у Ваньки».
У Родиона было такое чувство, словно его запутали в силки.
– Но ты не совестись. Мы с тобой, по справедливости ежели рассудить, Горюн от разбойников избавили, славное, паря, дело сделали, для твоих же друзей старались. Осознай-ка!
Родион понимал, что Дыген разбойничал бы без конца, а полиция бездельничала бы. И при том беззаконии, которое было на Амуре, поймай Дыгена и привези его в город – горя не оберешься. Самих же затаскали бы по полициям. Вот и выходит: не убей – он бы ездил грабить, а убил – грех! Куда ни кинь – кругом клин.
– Все же я свою часть пропью! – сказал Родион. – Мне такого богатства не надо!
– Без ног вернулись, еле живы, завтра уж просим, – говорила Петровна всем мужикам, заходившим утром проведать, с чем вернулся Родион.
Она видела, что муж ее и Бердышов привезли что-то в мешках, и опасалась, что дело тут нечисто. Желая узнать, что делают мужики в зимнике, она зашла туда.
Иван и Родион еще спали. Груды черных соболей были разложены по лавкам.
– Что же это вы, купили или как? – окончательно расстроившись, спросила она очнувшегося супруга.
– Ты помалкивай! – тихо ответил Родион и кинул на жену такой яростный взгляд, что Петровна сразу ушла.
Мужики спали до полдня. Петровна послала Митьку в зимник звать отца и Бердышова к обеду.
– Ты где ночь пропадал? – спросил сына Родион. – Почему тебя вчера не было?
– На той стороне у гольдов в деревне был на празднике, там в медведя играли, – свободно ответил парень.