Амур-батюшка
Шрифт:
Илье и самому хотелось что-нибудь сказать, но он сразу ничего не мог придумать.
Иван ел с жадностью. Искоса глядя на Дуню, он снова воскликнул, не в силах сдержать восторга:
– Шибко похорошела! Щеки-то! А говорят, на Амуре яблок нет!
– А Танюшу давно видели? – спросила Дуня.
– Мы давно из дому, – сказал Иван.
– Уехала ее подружка дорогая, – молвила Петровна.
Девки, видимо, нагляделись. Дуня подтолкнула локтем черноглазую Нюрку Овчинникову. Сорвавшись с места, она распахнула дверь, и все гурьбой посыпались
– Вот бешеные, – покачала головой Петровна.
В избу стали приходить мужики. Одни подсаживались к столу, другие устраивались на лавках. Иван весело, обращаясь более к Родиону, рассказал про горюнскую поездку и с подробностями про изгнание Синдана.
– Много же ты там натворил! – удивлялись мужики.
Рассказ Бердышова о том, как прогнали Синдана, произвел сильное впечатление. Тамбовские богачи поникли, чувствуя, что с Бердышовым им не тягаться. Санька Овчинников и тот присмирел. Казалось, он готов был примириться с тем, что Иван у него из-под носа вырвал и захватил Горюн. Санька уж придумывал, как бы задобрить Ивана, а то запретит на Горюне торговать.
– Что там было, всего не перескажешь.
– Гольды, поди, испугались? – спросил Родион.
– Однако, не всякий на эту речку попадет, – ухмыльнулся Бердышов. – Наверху есть проходы в скалах, там Горюн черти караулят. Без потайного слова не проникнешь. Верно, Савватей Иванович?
– Конечно! Обманываем, что ли! – хитро отвечал Савоська.
Пришел Митька – сын Родиона. Слушая мужиков, он долго ерзал на лавке и, дождавшись, наконец, когда Илья и Васька отужинали, сказал им, что девушки велят идти на вечерку.
– Значит, Илья, испытанье прошел, – сказал Родион. – Можешь идти смело.
– Сходите поглядите, как наши ребята веселятся, – говорила Петровна.
– Только смотри, Илья, не дерись! – строго предупредил Иван.
Иван выставил водки. Мужики продолжали пить.
– Надо и нам сходить на вечерку! – сказал вдруг Бердышов.
– Нет, погоди! – ухватился за него Овчинников. – Вот ты мне скажи, как ты туда проник?
В бревенчатом зимнике – шум, смех, музыка. Когда Митька, Илья и Васька вошли, пляска только что окончилась. Парни и девицы гурьбой обступили гостей. Илья сразу понравился девушкам: черноволос и румян, а глаза голубые, и лицо как налитое, загорелое.
– Ах, как вы далеко ездили! – заговорила Дуняша.
Девушки, румяные, веснушчатые, курносые, с навитыми кудряшками, беленькие и черненькие, в ярких платьях, красивые и некрасивые, такие, что казалось, кто-то повытягивал им лица одним вдоль, другим вширь, окружили Илью.
– Ну, который на шестах Горюн прошел? Дайте поглядеть!
Только сейчас Илья почувствовал, что значит летом проехать весь Горюн. Ему захотелось что-то сказать смело и умно и вообще показать себя.
– Горюн – мошке столица! – выпалил он, невольно повторяя слова Ивана, и подумал: «Эх, да ведь я еще там тунгусского царя
– Куда тебе, Андрей! – смеясь, сказал Митька, обращаясь к гостившему в эти дни в Тамбовке белобрысому контрабандисту Городилову и как бы гордясь своими гостями. – Вот они Горюн прошли весь и на озерах были!
Андрей покраснел до корней волос, уши его побагровели. Он заморгал густыми белесыми веками и не нашелся, что ответить.
– Чего уж там – Горюн прошли! – воскликнул Терешка Овчинников. – Поди, не сами, Иван их водил.
Терешка, узколицый, горбоносый парень, с зелеными острыми глазами, почти такой же белесый, как Андрюшка, худой и высокий, был сыном богатого Саньки. Он чувствовал за собой отцов достаток, у него была своя гармонь, хорошие сапоги, он ловко дрался, умел плясать и считал себя первым парнем и женихом в Тамбовке.
Илья не слыхал толком его слов, но понял, что тот сказал что-то неладное. Видя общее радушие, Илья решил, что надо рассказать про трудную дорогу. Хмельной и счастливый, он чувствовал себя сегодня смелей, чем обычно. «Сейчас покажу им, как я могу говорить. Все скажу!» – Илья собрался с духом, но только не знал, с чего начать.
– Ну, послушаем, – подсела Дуня. – Садитесь, подруженьки.
Илья хотел рассказать, как собирались, потом как поднимались на шестах, чтобы все было по порядку.
– Ну, вот… – Он поморщился, тряхнул головой и смолк, обдумывая, как начать Лучше.
– А Дунька-то навострилась слушать! – хихикнули младшие девчонки.
– Да что вы уши развесили? – вдруг в тишине засмеялся Терешка Овчинников. – Он ни стоя, ни сидя вам ничего не скажет. Он заика! Да картавый. Да глухой на одно ухо! Слушайте, как он будет молчать!
Все засмеялись, а Терешка, волоча ноги по половицам, отбежал с приплясом, хлопнул себя ладонями по голенищам и затопал. Кто-то засвистел.
Илья почувствовал, что сердце его оборвалось. Ему хотелось подскочить к Терешке и ударить его, но он помнил, что Иван драться не велел. Приходилось терпеть, а это он умел, до сих пор его терпения хватало на что угодно. Но тем сильнее разбирало зло. Теперь уж он не обращал внимания на то, что парни, девушки и ребятишки ждут его рассказа. Глаза Илюшки разгорелись, он не спускал их с Терешки.
– Илюша, да вы не смотрите так… Ах, бросьте, перестаньте! – стала успокаивать его Дуня.
– Плюнь на Терешку, – посоветовал Митя. – Говори, чего хотел.
– Да Терешка у нас всегда такой. С ним лучше не связываться! – зашумели вокруг.
Но Илья странно молчал.
Заиграла гармонь. Толпа разбилась, и вскоре, кроме Дуни с Васькой, на лавке около Ильи никого не осталось.
Терешка лихо топал, словно норовил сломать половицы, носился взад и вперед, подымая то одно плечо, то другое, петушился, как бы говоря каждым своим движением: «Вот я какой, я тут первый, всех богаче и ловчей! Все тут будет по-моему. Девки тут мои, кого захочу – сосватаю!»