Амур. Лицом к лицу. Выше неба не будешь
Шрифт:
Через несколько дней после назначения Павла к нему приезжал председатель ЦК Союза амурских железнодорожников Шимановский. Инженер, выпускник Томского технологического института, интеллигент в каждом сказанном слове – куда до него бывшему казаку с образованием портового грузчика! – а вот нате вам, разговаривал с полным уважением. Советовал перевезти семью (шутка ли – пятеро детей!) в безопасное место – может, в Благовещенск, где легче было затеряться, или в глухую тайгу. В любом случае уехать из маленькой Бочкарёвки, в которой каждый человек на виду, и все всё про всех знают. Бодрости
– Я не поклонник шпионажа, – морщась, сказал Владимир Иванович, – но не могу не признать его нужности и даже необходимости в нынешней политической и военной неразберихе. Интервенты вот-вот возьмут Хабаровск, у революционной власти пока что не хватает сил, и мне думается, что самой подходящей формой борьбы в сложившихся условиях будет организация партизанских отрядов. Данные разведки очень пригодятся. Однако, товарищ Ван, к вам вряд ли отнесутся с доверием жители русского берега Амура.
– Я могу пригодиться, – неожиданно предложил Павел.
Он вовсе не собирался становиться шпионом или разведчиком. Получилось как-то само собой. Просто он неплохо знал эти зазейские земли. Исходил их, когда сбежал из дому. Где-то подворовывал, где-то подрабатывал, пока добрался до Благовещенска. Давно это было, больше двадцати лет прошло.
– Нет, вас могут быстро разоблачить. Вы уже посещали станции и разъезды с проверкой безопасности?
– Само собой, – кивнул Черных. – Отсюда и до Благовещенска. До Свободного правда не успел.
– Вот видите. Вас все уже знают. Нет, нужен незаметный и очень надёжный товарищ.
– Илья Паршин, – вместе сказали Сяосун и Павел и, переглянувшись, улыбнулись: надо же, нашли общий язык!
Правда назвать их улыбки радостными не рискнул бы и сам Илька, хотя его неуёмная натура давно уже закисала от однообразия жизни на станции, где его определили начальником охраны. Слишком большая гроза надвигалась на Амур, а у него вот-вот жена разродится – куда её с дитёнком прятать? Но в том, что Илья согласится, по крайней мере у Павла сомнений не было.
А с семьями – чего гадать? – дом-то бабушки Татьяны в Благовещенске пустует, туда их и определить.
4
– Дошло до меня, Иван Фёдорович, что ты собираешься на ту сторону?
Иван даже не стал оборачиваться: и так знал, что Гамов. Шаг неслышный, голос спокойно-вкрадчивый – не атаман Амурского войска, а агент секретной службы. Уже несколько раз приходил на берег Амура на окраине Сахаляна, где Иван облюбовал себе местечко – посидеть в одиночестве, отдохнуть от капризов двухмесячной Олюшки и слёз Насти. Видать, из-за раны, которая не давала о себе забыть болью и кашлем, он стал чаще раздражаться. А жена так много плакала, тоскуя по Феде и Маше, оставшимся с Черныхами, что Иван всерьёз начал удивляться: где в человеке столько слёз помещается?
Поначалу, до Настиных родов, они приходили на берег все вместе, потом Кузе стало скучно, и он откололся. Родители не корили: шестнадцать лет парню, друзья-товарищи нужны, да и на девок подошла
Потом роды. Это, само собой, отделило Настю, ей стало не до посиделок, да и сам Иван приходил сюда всё реже, потому что понадобилось зарабатывать на кусок хлеба. Первое время после перехода на китайский берег их привечал в своей «десятидворке» Лю Чжэнь. Это к нему привели небольшой обоз Сяосун с помощником. Сани с имуществом, лошади, коровы и свиньи по решению Сяосуна пошли как бы в уплату за «постояльцев». Лю попытался было отказаться, но Сяосун заявил ему с глазу на глаз:
– Ты это брось – «друзья-товарищи» и прочую чепуху. Это всё-таки не китайцы, а русские. Сегодня они братья, а завтра неизвестно кто. Мы им ничем не обязаны, они нам – тоже.
– Не скажи, – возразил Лю Чжэнь. – Я видел, как они рисковали, чтобы помочь мне и моим рабочим спастись от тех же ихэтуаней. Мы им были никто, обуза, а они нас не бросили.
При упоминании ихэтуаней Сяосун помрачнел, но сказал по-прежнему спокойно:
– Я тоже их не бросил, спас от русских «больших кулаков». Но для нас, китайцев, важней всего интересы нашей страны. И даже в малом мы должны блюсти свои интересы. Так что не изображай благородство, а принимай то, что тебе предлагается, как должное.
– Если ты думаешь, что я благородство изображаю… – Лю Чжэнь даже задохнулся от негодования.
– Извини, сорвалось, – поспешил исправить свою оплошность Сяосун. – Ты, конечно, такой и есть.
– Благородный человек думает о долге, маленький человек думает о выгоде, – отдышавшись, уже спокойно сказал Лю.
– Знаю, знаю: «Лунь Юй», Великий Учитель и тому подобное. Дорогой Лю, весь Китай живёт по учению Кун Фуцзы, как будто за две с половиной тысячи лет ничего в мире не изменилось. Увы, изменилось! Может быть, пора и Китаю меняться?
Лю Чжэнь вздохнул и смирился. Он лишь предоставил Саяпиным пустующую фанзу и позаботился о лечении раны Ивана. Фанза была маленькой – кухня и две комнатки, дров для отопления и приготовления пищи требовалось совсем немного. Лю Чжэнь привёз полные сани уже поколотых поленьев, их должно было хватить надолго. Да и с кормёжкой не обижал. А ещё – помог с похоронами погибших Саяпиных. Деда Кузьму он не знал, но вот Фёдор Кузьмич был для него родней некуда, ну и жену его Арину Григорьевну в сторону не отложишь. Счастливые: умерли в один день!
На окраине Сахаляна уже образовалось небольшое русское кладбище, при нём – часовенка, в которой совершал необходимые обряды священник отец Паисий, тоже из беженцев, – так что отпевание деда Кузьмы и семейной пары Саяпиных прошло, как полагается по православному обряду.
Иван весь март промаялся в постели: рана гноилась и никак не желала затягиваться. Китайский знахарь несколько раз менял свои приёмы и снадобья и в конце концов победил: 1 апреля Иван встал на ноги, а через день уже пришёл с Настей и Кузей на берег Амура. Там и встретился впервые после исхода из Благовещенска с атаманом Гамовым. Тот, выдержав пару минут скорби, подошёл и без предисловий предложил Ивану вступить в Союз Амурского казачьего войска на чужбине.