Амур. Лицом к лицу. Выше неба не будешь
Шрифт:
– Мы с тобой – тоже из дворян. И офицеры есть – из народа, из крестьян. А проститутки тут вообще ни при чём. Так что разбираться надо.
– Некогда нам разбираться, Наденька! Если мы с каждым будем разбираться, нас раздавят, уничтожат! Чтобы революция выстояла, мы должны быть беспощадны! Безжалостны! На каждый их удар отвечать десятью нашими! А если понадобится, то и двадцатью, и тридцатью!
– Вряд ли русский сможет безжалостно убивать русского. У русских милосердие в крови.
– Надо выпустить эту грязную кровь! Чем больше, тем лучше для революции! – Владимир Ильич взглянул на часы-ходики, висевшие на стене. – Всё! Время! Мне пора! –
Квартира Троцкого была рядом, кухня у них была общая.
– Не видела, – покачала головой Надежда Константиновна.
Владимир Ильич распахнул дверь и едва не упёрся в спину человека с ружьём. Человек посторонился, пропуская председателя Совнаркома, при этом слегка повернул голову, и Ульянов искренне удивился:
– Китаец?!
– Китаиса, китаиса, – закивал человек. – Моя охланяла товалиса Ленин.
– Новая охрана, комендант Мальков организовал, – подтвердил, подходя, народный комиссар по военным и морским делам Троцкий. – Здравствуйте, Владимир Ильич.
– Здравствуйте, Лев Давидович, – увлекаемый наркомвоенмором, Ульянов зашагал по коридору. Оглянулся на часового. – Но почему именно китаец?
– А вас не удивляет, что у нас в специальных отрядах латыши, мадьяры, финны и даже австрийцы с немцами?
– Они более надёжны, чем наши…
– Вот именно! А китайцы более надёжны, чем все прочие. Во время войны им открыли пути для работы, и сейчас их в России сотни тысяч. Они бездомны, оторваны от Родины и готовы служить хоть за кормёжку. Они услужливы, исполнительны до запятой, не сомневаются в приказах начальства. Якир в Тирасполе уже создал расстрельный отряд китайцев – результатами доволен: все приговоры немедленно приводятся в исполнение, без проволочек и снисхождения. И дерутся до последнего. Якир писал, дословно помню: «Китаец стоек, ничего не боится. Брат родной погибнет в бою, а он и глазом не моргнет. Китаец будет драться до последнего». Вот я и считаю: на основании опыта Якира нужно немедленно создавать части особого назначения с максимальным привлечением китайцев.
– Да-да-да, революции такие бойцы, как воздух, нужны. Архисвоевременное предложение! Сейчас на Совнаркоме и обсудим. Кстати, вы не знаете товарища Алексея Боброва?
Троцкий подумал:
– Нет, не знаю. Кто это?
– Я тоже не знаю, но, судя по его мандату, очень нужный товарищ. Надо бы его найти и запрячь в работу.
– С этим – к Дзержинскому, – ядовито усмехнулся в усы Троцкий. – Чекисты и найдут, и запрягут… Да, Владимир Ильич, я тут решил узнать о китайцах побольше и кое-что почитал. Оказывается, у них есть школы специальных единоборств, где выпускники показывают уникальные результаты. А ещё китайцы – мастера дознания. Ни один европеец не додумается до пыток, которые они применяют. Думаю, если среди китайцев, кто у нас служит, таковые найдутся, их надо будет обязательно привлечь в наши военные училища.
– Пожалуй, вы правы, Лев Давидович. Да-да, в училища и в органы ЧК. Сегодня же разошлём указания по выявлению таких специалистов. Особо Дальревкому, Краснощёкову – там-то их наверняка больше, чем здесь у нас.
– А вы, Владимир Ильич, продолжаете переписываться с их вождём Сунь Ятсеном?
– Изредка. Он никак не хочет принимать социализм в нашем понимании. Восторгается мной, вами, нашей борьбой, но остаётся на позиции мелкого буржуа. Партию основал, Гоминьдан, на трёх принципах – национализм,
Они подошли к залу заседаний правительства. Ленин приоткрыл дверь, заглянул внутрь, сказал кому-то: «Сейчас будем» – и снова повернулся к Троцкому:
– Ещё не все собрались. Дисциплина архибезобразная! Как можно строить новое государство с такой дисциплиной руководителей?! Да, на чём мы остановились?
– В Китае очень мало пролетариата, – сказал Троцкий. – О какой диктатуре можно говорить?
– Когда большевики взяли власть, в нашей партии было меньше двадцати тысяч на сто миллионов населения. Диктатура заключается не в количестве правящего класса, а в политической воле руководства. В царской России тоже правило не большинство… А-а, вот и наши нарушители, – переключился Владимир Ильич, увидев подходящих народного комиссара Дзержинского и редактора газеты «Правда» Бухарина. – Первым делом и поговорим о дисциплине.
7
Конец августа 1918 года выдался в Приамурье особенно жарким. От Хабаровска вдоль железной дороги двигались японцы, в Забайкалье наводил свои свирепые порядки атаман Семёнов, на правом берегу Амура и вокруг полосы отчуждения КВЖД накапливали силы бэйянские милитаристы во главе с Чжан Цзолинем, к ним примыкали бежавшие с левого берега белогвардейцы; тут и там начинали поднимать голову недовольные разорительными и бесцеремонными действиями большевиков богатые казаки и крестьяне.
Все жаждали одного – свержения новой власти. И хотя она, эта власть, упорно сопротивлялась, ведя кровавые бои за каждый город, каждую станцию, каждую деревню, силы были неравны: районы, подконтрольные советской власти, сокращались, как выразился председатель ЦК Амурской железной дороги Шимановский, подобно шагреневой коже из романа французского писателя Бальзака. Услышав это сравнение, председатель Далькрайкома Александр Краснощёков сказал своему другу, большевистскому контрразведчику Мееру Трилиссеру:
– У Шимановского получается, что советам скоро придёт конец.
– Почему? – удивился тот.
– В романе Бальзака владелец кожи умирает, когда она сокращается насовсем.
– Вот как?! – Трилиссер подумал. – Получается контрреволюция. За такие сравнения расстреливают.
– Ну уж так сразу! Нас есть кому расстреливать.
Советские работники, бежавшие от интервентов и белогвардейцев, скапливались в Амурской области. Дальневосточный крайком советов решил обосноваться в городе Свободном. Спецпоезд из трех пассажирских и одного товарного вагонов, перевозивший сотрудников и их семьи, задержался на станции Бочкарёво: Александру Краснощёкову понадобилось съездить в Благовещенск, чтобы согласовать план дальнейших действий с председателем Амурского исполкома Фёдором Мухиным.
На станции из начальства остался только Павел Черных. Краснощёков обратился к нему с требованием выделить транспорт для поездки.
– Паровозов у меня нет, – спокойно отрезал комиссар безопасности пути. – Можно отцепить ваш и – пожалуйста! – езжайте.
Краснощёков побагровел – не от самого возражения, скорее от удивления, что его выдвиженец смеет возражать, – однако быстро одумался: вариантов-то не было. Но тут вмешался присутствовавший при разговоре Ван Сяосун:
– Товарищ Черных, у нас в депо стоит мотодрезина. Правда бензина нет.