Амурские ребята

Всеволожский Игорь Евгеньевич

Павка смотрел на нее в упор, но она не поднимала глаз. Она читала, шевеля губами, и перелистывала страницу за страницей. Тогда Павка тоже взял книжку и сел за стол напротив девочки. Долгое время они читали молча. Вдруг коптилка стала чадить, дохнула раза два черным дымом и погасла.

— А у меня керосину нет, — сказал Павка.

— И у нас нету, — услышал он из темноты Глашин голос.

Они помолчали.

— Я спать ложусь, — сказал через некоторое время в темноте Павка.

— И я легла.

— Тебе не холодно,

Глашка? Держи бушлат. Поймала?

— Спасибо, поймала, — сказала Глаша.

Наступила тишина.

Павка слышал тихое Глашино дыхание.

Где-то далеко в ночи вдруг протрещало несколько выстрелов, и все смолкло.

— Что это, Павка, стреляют? — испуганно спросила Глаша.

— Ясно — стреляют, а не горох катают.

После короткой паузы Глаша сказала:

— А мне все... Гаврилов мерещится... и солдаты... Они в могилу его закопали, да?

Павка промолчал.

— Ты спишь, Павка?

Павка молчал.

— Ну, и я сплю, — совсем уже сонным голосом сказала Глаша. — Вы только не деритесь, а то я вам все волосы повыдергиваю.

Не получив и теперь ответа, Глаша заснула.

* * *

На следующий день Павка и Глаша проснулись поздно. День стоял пасмурный, серый, за окном моросил мелкий осенний дождь. Павка оделся, умылся, подождал, пока умоется Глаша, взял ведро с рыбой и сказал, как хозяин:

— Ну, что ж, Глашка! Бери нож, чисти рыбу, вари обед. А после приберешь дом. У меня каждый день палуба моется.

— Тю-у, — сказала Глаша, вытирая мокрое лицо полотенцем. — Что — я к тебе в кухарки нанялась? Сам вари обед.

— Глашка! — грозно крикнул Павка.

— Павка! — звонко ответила девочка, глядя на Павку в упор.

— У, бесстыжие твои глаза! — рассердился Павка. Он взял нож и стал чистить рыбу.

Чешуя, искрясь, разлеталась по всему полу. Он рубанул по хвосту — и рыбий хвост полетел далеко в сторону. Он хватил ножом по рыбьей голове — и рыбья голова, словно живая, запрыгала по полу. Он вспорол рыбе брюхо — и оттуда вывалились на табурет розовые и коричневые потроха.

— Котелок! — скомандовал Павка.

Глаша принесла чугунный котел и поставила его на пол.

— Воды! — крикнул Павка, кидая рыбину в котелок. Глаша взяла ведро и молча подлила в котел воды.

— Растопляй печку! Живо! — продолжал командовать Павка.

— Сам растопляй! — ответила дерзко Глаша.

— У, негодная! — замахнулся Павка на девочку.

— Попробуй, тронь, — нос откушу, — прислонившись к стене, сказала Глаша таким голосом, что Павка понял: она действительно может кинуться на него и откусить нос.

Он что-то пробурчал и, взяв полено, принялся колоть его ножом. Щепки, золотистые, пахнущие смолой, весело разлетались во все стороны.

— Может, растопишь печку? — спросил Павка уж более мирно. Глаша молча стала собирать щепки и укладывать их в печурку. Вдруг Павка больно хватил ножом по пальцу.

—

Ай! — вскрикнул он и сунул палец в рот. Рот сразу наполнился горячей липкой кровью. Павка сплюнул и снова взял палец в рот, но кровь все текла, не унимаясь.

Глаша чиркнула спичкой, и в печурке разгорелся яркий огонь. Павка еще раз сплюнул и посмотрел на палец. Порез был глубокий. Кровь так и текла.

— Да ты порезался? Вот неловкий какой. А еще хвастается: «Я, я. Я капитаном буду, гоголем по Амуру пройду». Покажи сюда палец.

Глаша зачерпнула в кружку воды и промыла ранку. Она поискала глазами чистую тряпку, но чистой тряпки нигде не было видно. Тогда она оторвала зубами кусок нижней юбки и крепко перевязала Павкин палец.

— Сиди уж, недотепа. Я сама, — презрительно сказала Глаша и, с трудом подняв котел, поставила его на печурку. — Ничего, до свадьбы заживет, — добавила она.

— Уж не на тебе ли я буду жениться? — ехидно спросил Павка.

— А может, и на мне, — спокойно ответила Глаша, изо всей силы раздувая огонь в печурке.

— На тебе? — рассмеялся Павка. — Косички крысиные.

Глаша обернулась, хотела еще что-то ответить, но увидела, что кровь капает с пальца через повязку на пол. Тогда Глаша оторвала еще один кусок нижней юбки, подошла к Павке, взяла его руку, перевязала палец еще раз сверху, туго затянула его и сказала:

— Знаете что? Сегодня не будемте ругаться. Вы раненый, у вас кровь разыграется, не остановить будет.

И она отвернулась к печурке, на которой уже вскипала уха, варившаяся из пойманной и освежеванной Павкой рыбины.

* * *

Капитан Судзуки шел по грязной улице, веселый, розовый, улыбающийся, чисто выбритый. За ним почтительно шагали трое солдат. Пройдя несколько кварталов, капитан свернул в переулок. Он остановился у матросской лавочки, запертой на замок. На крыльце лавочки стоял Остап и с ненавистью смотрел на офицера. Офицер, будто не замечая его взгляда, вежливо поздоровался.

Капитан рукой в белой перчатке показал на деревяжку и спросил улыбаясь:

— Цусима?

Не дожидаясь ответа, он сказал:

— О, храбрая матроса, храбрая русская матроса. До свиданья, пожалуйста.

Он пошел дальше. Проходя мимо запертой на замок парикмахерской, капитан хитро улыбнулся.

Затем он вынул из кармана блокнот, заглянул в него и зашагал к матросским домикам.

Капитан Судзуки недаром считался самым веселым офицером во всем оккупационном японском отряде. Он был большим шутником, этот маленький капитан Судзуки. Все офицеры отряда вспоминали веселый фейерверк, который устроил им капитан Судзуки в глухой таежной деревне. Он приказал своим солдатам окружить деревню со всех сторон и поджечь ее. Сгорело около ста пятидесяти изб. Капитан и тут улыбался, глядя на пламя, вздымавшееся к ночному небу. Деревня сгорела со всеми жителями и со скотом.