АН -7
Шрифт:
На современной Фернанду-ди-Норонье, Серёга говорил, постоянного населения не было и трёх тысяч, хотя две с половиной были точно. Конечно, это обусловлено ещё и тем, что две трети острова — национальный парк, но округляем до трёх тысяч и утраиваем, раз они на одной трети только живут и хозяйствуют — девять тысяч получается, и не факт ещё, что и те три тысячи кормят себя сами, а не зависят от материкового подвоза. Вот она, сезонность увлажнения! Нам, впрочем, и такого-то населения здесь не нужно. Полутора тысяч Бразилу хватит за глаза, а достаточно для обслуживания транзитных экспедиций и одной тысячи, то бишь семей двести крестьян с рыбаками и докерами, десяток семей на прочих портовых сервисах, не считая бордельных шлюх, которым семейная жизнь в силу их профессии противопоказана да пара-тройка десятков семей служащих. Куда ж больше? Это в нашем реале наводнённая размножившимися сверх меры черномазыми Бразилия стала эдаким заокеанским филиалом Африки, как и Вест-Индия по той же самой причине, но тут-то у нас совсеи другой реал выстраивается, а принцип "меньше народу — больше кислороду" нам разжёвывать не нужно. Мы и по прежней жизни его прекрасно знаем, а здесь — наблюдаем означенный кислород собственными глазами и понимаем, что и нашим потомкам приятнее будет наблюдать его, а не толпы вытоптавших всё человекообразных.
У нас рядом с Кубой буквально через пролив — Гаити, напротив — Ямайка, а за Гаити — Пуэрто-Рико, и одних только этих Больших Антил хватит надолго,
7. Пресное море
Обычно пресными морями называют большие озёра — такие, где стоя на берегу, противоположного берега не видишь, а видишь на горизонте только водную гладь, как и на настоящем море. Такими пресными морями являются, например, Ладожское озеро и африканское озеро Виктория, в меньшей степени — североамериканские Великие озёра. На них и шторма бывают вполне сравнимые с морскими, так что и затонуть в них судну так же реально, как и посреди открытого моря. Это ли не конфуз для просоленного морскими волнами моремана — утопнуть в какой-то ПРЕСНОВОДНОЙ луже?
Нам такой конфуз не грозит по двум причинам. Во-первых, мы вообще тонуть не собираемся — ни в пресном море, ни в солёном, так что глазами тут не хлопаем и при любом подозрении на приближение шторма сразу же готовимся экстренно спускать реи с парусами. А во-вторых, мы не в озере, даже не в море, а в самом как есть натуральном океане, то бишь Атлантическом, вполне себе солёном в основной своей части, а пресном только в одном конкретном месте — вот здесь, вблизи впадения в него Амазонки. Все наши мореманы прикалывались, когда попробовали вслед за нами забортную воду и убедились в её полной пригодности для питья. Ну, строго говоря, она не совсем уж пресная, лёгкий солоноватый привкус в ней таки ощущается, но пить — уже можно. Естественно, сдобрив примерно на четверть вином — не столько даже для вкуса, сколько для обеззараживания, потому как низовья этой величайшей из тропических рек — ни разу не её бурные горные истоки, в которых зараза просто не успевает завестись. Мысля обозвать эти уже почти что пресноводные окрестности амазонского эстуария Пресным морем была у нас загодя, но озвучить её перед людьми мы так и не успели — идея прозвучала от самих мореманов по их собственной инициативе, так что нам только и осталось, что пойти навстречу чаяниям трудящихся масс. В результате же к нескольким внутренним пресным морям прибавилось одно внешнее, от океана никакой сушей не отделённое. Ну, мы ж разве против?
Серёга говорит, что его протяжённость — ну, если считать до самых границ, где уже заметно влияние амазонского стока на солёность воды — свыше трёхсот километров, а вода пригодна для питья примерно до двухсот километров от устья. Шутка ли — процентов пятнадцать от всего суммарного мирового речного стока! Куда там до неё тому хвалёному африканскому Нилу, который хоть и длиннее, но по стоку даже не в первой десятке!
Амазонка — опять же, по словам нашего геолога — даже по современным меркам судоходна до самых предгорий Анд, то бишь уже на территории современного Перу, а уж для наших судов — больших баркасов по сути дела — тем более препятствием окажутся не глубина и не ширина, а только сильно возросшая скорость течения, с которым будет уже не совладать. В низовьях же ширина её главного русла в сезон разлива до восьмидесяти километров, а в самый сухой не бывает меньше десяти. Это до впадения в неё последнего крупного притока, а ниже его и до дельты — все пятнадцать, и противоположного берега уже не видать, так что и она на этом участке вполне тянет на пресное море. Ну а остров Маражо — крупнейший в её дельте — является крупнейшим речным островом и во всём мире и по площади способен потягаться с иными европейскими государствами наподобие Нидерландов или там Швейцарии. Ну, точнее, станет таковым к двадцать первому веку, сейчас-то там, конечно, столько ещё не намыто, но и уже намыто, надо думать, один хрен немало. Может быть, даже и поболе половины уже от нашей лузитанской Турдетанщины.
— Так как, ты говоришь, эта вторая река дразнится? — переспрашиваю Серёгу.
— Пара. У них с Амазонкой общая дельта, и вот этот Маражо — как раз их общее творение. Северная часть Амазонкой намыта, а южная — вот этой Парой. И когда говорят, что ширина Амазонки в самом её устье составляет двести километров, так это не совсем точно — это наибольшая ширина их уже общего эстуария с Парой восточнее Маражо.
Обсуждаем мы этот наносный речной остров не просто так, а по поводу. Повод — в том, что нарисовался он — хрен сотрёшь. Производить разведку устья Амазонки мы в этот раз не собирались — как уже говорил, колонизация его дело очень нескорое, потому как не с нашими нынешними смехотворными силёнками на неё замахиваться, а разведка — это ж не просто закоординатиться в зоне прямой видимости с палубы на какой-нибудь характерный ориентир, тут детально надо побережье исследовать, да глубины промерять в прилив и в отлив, а до того ли нам сейчас? Большое оно, это устье Амазонки, и на много дней тут работы, а у нас нет сейчас этих лишних дней. Планы наши поэтому были гораздо скромнее — дойти до пресной воды, закоординатиться и идти примерно по её границе в нужном нам северо-западном направлении, пару-тройку раз повторив закоординачивание, дабы будущие исследователи и просто торгаши между Кубой и Бразилом знали, где тут на всякий пожарный водой пополниться можно, чингачгукам тутошним без необходимости на глаза не показываясь. Но я ведь сказал уже, что серьёзные шторма и на внутренних-то больших озёрах случаются? А тут не озеро, тут открытая Атлантика, которой положено штормить, когда она не в духе, так что какие к ней претензии? Спасибо хоть, не учинила нам настоящего урагана, а так, лёгким — ну, для неё, конечно — штормом нас на вшивость проверила. Проверку наши мореманы выдержали, как и наши корабли, но вот отнесло нас при этом чуток дальше к западу, чем входило в наши первоначальные планы. Не помню, кто из великих стратегов изрёк, что первой жертвой любой военной кампании становятся планы командования по её проведению, но мужик это был определённо
Как шторм утих, мы закоординатились и разобрались, куда нас занесло. Ну и плывём мы, значится, на север, дабы на прежний параллельный бразильскому берегу курс примерно выйти, никого не трогаем и никаким первооткрывательским зудом не страдаем. Так бы и проплыли мимо, если бы глазастый наблюдатель с мачты человека за бортом не увидал. Сворачиваем, подплываем — ага, так и есть, сидит чудо потрёпанное — без перьев, но вполне красножопое — верхом на перевёрнутой кверху днищем долблёнке, явно не в силах обратно её перевернуть и воду вычерпать, а отливом его несёт совсем не туда, куда бы ему хотелось, так что повезло незадачливому чингачгуку-мореману, что нам по пути попался. Тот, хоть и не маячили ещё вокруг него плавники не очень-то любящих пресную воду акул, свою незавидную ситуёвину осознать успел уже в цвете и в лицах, так что наше появление в бразильских территориальных водах без соответствующей санкции местного красножопого правительства данного конкретного гойкомитича скорее обрадовало, чем огорчило. Мы приближаемся, а он — всё ещё на своей долблёнке верхом — ладонями грести пытается, разворачивая свой транспорт нам навстречу, да только хреновенько у него это дело выходит — весла-то нормального нет, явно посеял, когда его перевернуло, а ладонями не особо-то потягаешься с океанской волной. В конце концов он и сам въехал, что ну его на хрен, этот сизифов труд, бросил долблёнку и ломанулся к нам вплавь. Протянули ему верёвку, втащили на палубу, а он же ни на одном из нормальных человеческих языков ни бельмеса не понимает, и его тарабарщину никто из наших тоже понять не в состоянии. Ну, есть у нас вообще-то в качестве переводчика уступленный нам Акобалом матрос, метис с Кубы, хорошо владеющий языком кубинских сибонеев и на уровне "моя твоя понимай" — дикарей Малых Антил, но с этим и он объясниться словесно так и не смог, и пришлось нам с ним объясняться знаками. Первым делом, конечно — ага, по инерции мышления — воды ему попить предложили, так он смеялся вместе с нашими мореманами — вода-то ведь за бортом практически пресная. Ну, зато хоть смехом разрядили обстановку и наладили первоначальный контакт.
Кое-как знаками выяснили у этого чуда без перьев, что оно с берега материка, что строго к западу от нас живёт — ну, или жило до сих пор — эта тонкость зависела от его дальнейшей судьбы, которая была всецело в наших руках и которой мы на тот момент ещё не решили. Красножопый, как мы поняли, был с напарником, которого перевернувшей их утлую посудину волной смыло за борт, и с тех пор этот выловленный нами везунчик его не видел. Самого его той волной тоже смыло, но не столь фатально — доплыть до своего опрокинутого плавсредства и взобраться на его днище ему таки удалось. По своей ли воле эти двое бедолаг вышли в море под самый шторм или волей долбодятла-вождя, мы по его знакам не въехали, да и хрен его знает, понял ли он ещё правильно наш вопрос, знаками же и выраженный, но вроде бы, на вынужденное отплытие в порядке бегства или изгнания жестовая исповедь горе-мореплавателя не указывала и на поиск политического убежища как-то не смахивала.
Заинтересовали же нас эти обстоятельства их выхода в море как раз на предмет решения его дальнейшей судьбы. Решения, собственно, тут напрашивалось два. Либо мы его, говоря современным языком, интернируем и везём с собой на Кубу, либо доставляем на родной берег и вручаем там в целости и сохранности соплеменникам. Этот вариант мы и выбрали и теперь разглядываем в трубы берег острова Маражо.
Свои резоны имелись у обоих вариантов. Увезя гойкомитича в Тарквинею, где он научился бы говорить по-турдетански, мы обеспечили бы колонию переводчиком для будущих контактов с его соплеменниками, но переводчиком сомнительной лояльности, если он будет увезён против своего желания. Доставив же его к своим, мы теряли время и рисковали ввести дикарей в нехороший соблазн, чреватый кровавой стычкой, но в случае установления контакта спасённый и возвращённый им соплеменник здорово повышал нам шансы наладить с ними сразу же нормальные отношения. Что же до переводчиков, так с этим же сумели как-то знаками объясниться? Ну и с остальными так же для первого-то раза, а на светлое будущее проблема решаемая. На Доминике ведь девок для Тарквинеи на стекляшки меняли? Ну так и тут сменяем пару-тройку, да посмазливее, а замуж отдадим тем, кто переводчиком стать согласен и язык свежеприобретённой супружницы освоить для этого обязуется, и тогда, если повезёт, так сразу двух или трёх переводчиков колония заимеет. Если нет — ну, должно очень уж сильно не повезти, чтобы прямо все до единой оказались дохлячками и окочурились, так и не успев своих мужиков языку научить, и где гарантия, что этот — не из таких дохляков? Так что вероятность получить в выбранном нами варианте хотя бы одного переводчика, да ещё и своего, лояльного — выше во столько раз, сколько смазливых девок у тутошних дикарей сменяем.
Расстояние пока-что великовато и для трубы, и что там на берегу творится, с уверенностью не скажешь, но спасённый показывает правее, мы сворачиваем туда, а там виднеется песчаный пляж, на котором, вроде, что-то вытянутое просматривается и что-то совсем уж мелкое мельтешит. Подплываем ближе — правильно, несколько долблёнок типа той выловленной нами, что мы тащим на буксире, а мельтешат — люди. Метров на двести подходим к берегу, спускаем паруса, выдвигаем вёсла и начинаем мерять глубину — как-то не хочется сесть сдуру на мель. Чудо наше без перьев своих уже тем временем опознало, кричит им чего-то, подпрыгивает, руками размахивает, те в ответ чего-то кричат, тоже руками машут, один куда-то вглубь суши побежал — явно в селение своих созывать, а этот уже колеблется, не сигануть ли за борт и пуститься к берегу вплавь. Мы подали ему знак, чтоб успокоился — один хрен не просто ж так к берегу плывём, а будем высаживаться, так что, сами высадимся, а его на палубе забудем, что ли? Ясный хрен, сойдёт вместе с нами как белый человек. На всякий пожарный, естественно, мы облачаемся в поданные слугами бронзовые кольчуги и шлемы, набрасываем перевязи мечей, пристёгиваем к поясам цетры и кобуры револьверов. Это его успокаивает — если бы не собирались высаживаться, так не выряжались бы в парадные на его взгляд цацки. Из-за постоянных промеров глубины мы движемся медленно, на берег уже куча народу высыпала, наш спасённый нас нетерпеливо поторапливает. Показываю ему сложенные лодочкой ладони, затем горизонталь и пальцем за борт указываю — типа, поверхность воды, потом снова одну ладонь лодочкой, а другой рукой осадку ему типа замеряю и пальцем в палубу тычу, после чего показываю рукой чуть выше своего роста и опять пальцем в палубу. Тот задумывается и кивает — типа, не дурак, дошло, затем показывает мне ещё немного правее и описывает рукой дугу — типа, вот так тогда надо. Осторожно движемся указанным фарватером, и меряющий глубину матрос докладывает, что не соврал дикарь — там в самом деле глубже. На сотне примерно метров останавливаемся и встаём на якорь — если и добьёт с берега длинный лук, то уже неприцельно, а вот ближе — опаснее. Два других наших корабля заякориваются рядом, а мы спускаем на воду лодку и перецепляем теперь уже к ней буксируемую долблёнку. С других кораблей тоже спускают лодки — причаливать они не будут, а просто подстрахуют нас вблизи. Винтовки тутошним чингачгукам, конечно, неизвестны, но и несколько луков вполне наглядно демонстрируют нежелательность опрометчивых решений…