АН -7
Шрифт:
— Вы прямо как к осаде готовитесь! — у Мириам, на североафриканской родине которой таких дождей не бывает, а те, что есть, урожаю только на пользу, даже в башке не укладывается, что где-то может быть иначе, и мотивацию нашим мероприятиям она видит только одну — сугубо милитаристскую, — Это Карфагену запрещено воевать, и если дикари подступят к самим его стенам, осада и голод будут неизбежны. Но вам-то чего бояться с вашим войском?
— Мириам, да разве же в дикарях дело? — попытался урезонить её Фабриций, у которого мы и собрались, — Здесь другая страна и другой климат. Ты видишь эти дожди?
— Ну так осень же — дожди и должны уже быть.
— И всё лето были такие же.
— Ты преувеличиваешь, Фабриций. Не бывает таких дождей летом, — убедить её было нереально, — Отец говорил, вы не увеличиваете ваше войско, чтобы соседство с вами не пугало римлян, но я же видела, как вы его обучаете, — привёзший
Это тесть меня таким манером выгородил, если кто не въехал. Она ведь Малха родила весной прошлого года, на лето которого у нас как раз пришлась командировка в Вифинию. Можно было в принципе и по пути туда заглянуть навестить, и на обратном пути, но как раз это-то Арунтий и запретил строго-настрого. В силу политически весьма рискованной специфики нашей миссии никто и ни под каким соусом не должен был даже косвенно связать этот наш вифинский вояж с Карфагеном, так что палиться в нём было категорически противопоказано. Я ведь рассказывал уже, чем мы там занимались и КОГО оттуда втихаря вывезли? Так что рисковать спалиться было никак не можно, и особенно в Карфагене. Тем более это касалось дружественной Риму Утики, так что Мириам как жена большого и важного в Утике человека быть в числе посвящённых в это дело не могла по определению. Ребёнка ей слева заделать — это одно, а вводить в курс сверхсекретнейшей операции, никак её не касающейся — совсем другое. Знала она только, что посланы мы её отцом куда-то на Восток по какому-то страшно важному и страшно тайному делу, которое ни Карфагена, ни Утики не касается, так что и незачем никому в них о нём знать. Причём, Арунтий так сформулировал скормленную ей версию, что о тайной операции по доставке в Средиземноморье какого-то жутко ценного персидского, а то и вовсе индийского товара она уже догадывалась сама и гадала только, на Родосе мы с отцовскими контрабандистами это дело проворачиваем или в самом Египте. В общем, сумел тесть напустить тумана, а в качестве компенсации за недопущение нашей тогдашней встречи прихватил её с собой в Оссонобу теперь. Официально — для сопровождения Энушат, которую предстояло отдать в нашу школу с тем, чтобы после неё здесь же и замуж её выдать в перспективе. Мириам — не без отцовской помощи, конечно — убедила наконец мужа, что новое государство этих испанцев хоть и варварское, конечно, но вовсе не эфемер наподобие баркидского, а очень даже всерьёз и надолго, так что связи с ним для Утики лишними не будут. Шмакодявка, естественно, о столь высоких материях не думает, но наш визит двухлетней давности она помнит хорошо и рада возобновлению знакомства с моими пацанами, с которыми было так интересно общаться в тот раз…
— После Утики, а особенно после Гадеса я боялась увидеть большую варварскую деревню, — смеётся её мать, — Но у вас тут очень даже прилично. Не Карфаген, конечно, но для Испании — не ожидала.
— Ну, Нового Карфагена мы ещё не переплюнули, — посетовал Фабриций, — Но ты бы видела, что здесь было раньше! Старая финикийская Оссоноба была здесь центром цивилизации, а далеко ли она ушла от того, что ты боялась здесь увидеть?
— Не слишком. Такой же тесный, шумный и пыльный гадюшник, как и все эти мелкие городки. Вы правильно сделали, когда решили строить свой город на голом месте. Не Карфаген, конечно, но ведь и он не сразу стал таким, как сейчас Какие ваши годы? Эх, Карфаген, Карфаген…
— Тяжело там сейчас?
— Ну, ты же помнишь и сам. Утика — захолустная дыра по сравнению с ним, и я поначалу тосковала в ней, но насколько же в ней меньше шума и дрязг! После неё Старый Город приводит в ужас своей неустроенностью, а ведь мы же и жили не в нём, а в тихой, просторной и благополучной Мегаре. Все эти старые кварталы, особенно Котон — там же находиться подолгу невозможно!
— Шумные толпы черни?
— Не то слово! Всемогущий Баал! И наша-то коренная карфагенская чернь была не подарок судьбы, но она хотя бы работала, а не толпилась на площадях и перекрёстках улиц так, что даже пешком не пройти. А уж эти беженцы с Великих Равнин — как будто бы мало было городу таких же из Эмпория!
— И работы нет, и народу прибавилось, — кивнул я, — И демагоги, конечно, всё так же баламутят толпу?
— Ещё как! Тем более, что кое в чём они правы — ведь в самом деле никогда ещё не творилось таких безобразий, как сейчас. Сама видела — да что я, я только мельком всё это видела и краем уха слыхала, а вы вот послушайте-ка, что вам Анния расскажет! — и Мириам указала на прибывшую с ней из Карфагена спутницу, с которой уже беседовал Васькин, явно выпытывая какие-то неизвестные ему
— Та самая "как бы ничейная ливийка"? — спросил я его.
— Именно, — подтвердил мент, — Тебе тоже было интересно, где такую откопали — вот послушай, она как раз рассказывает, "как докатилась до такой жизни"…
— Ну, вот я и говорю, наши кто разве с порядочной девушкой или женщиной так поступят? Ну, разве только с ливийкой, да и то, если она из наших, то только по согласию. А я — вы не смотрите, что я на ливийку похожа, мало ли кто на кого похож, а я по линии отца самая настоящая ханаанка, между прочим. Тирийцем был его предок настоящим, с самой Дидоной из Тира прибыл. Любого из наших с Малого Лептиса, если только не из порта, спросите — все знают. Портовые — те могут и не все знать, там много и пришлого сброда, но коренные наши знают все. Были, конечно, и ливийские предки в роду, я разве спорю? А у кого их не было? Покажите мне из наших хоть одного такого — даже не ищите, уж я-то знаю, и наши все тоже знают. Но наши ливийские предки, между прочим — это вам не дикие гетулы, которые только коров с козами и умели пасти. Наши и гончарное дело знали, и ячмень возделывали, и рыбу ловили, и железо у них своё было — это вам не какие-то гетульские дикари. Любого из наших спросите, все знают. А я ещё и ханаанка настоящая, говорю же, предок отца — из самого Тира…
— Ну, не так уж ты и похожа на ливийку, — заверил её Хренио, прерывая поток "доказательств" финикийского происхождения этой "тоже типа финикиянки", что было её явной идеей-фикс, — Кончики ресниц у тебя вполне ханаанские, нижние краешки мочек ушей тоже, — мы с немалым трудом удерживали серьёзное выражение на мордах лиц, пока он ей перечислял в том же духе все признаки, по которым от финикиянки и негритянку-то хрен отличишь.
— Предок твоего, наверное, ещё раньше из Тира прибыл? — спрашиваю Мириам вполголоса, едва заметно ухмыляясь.
— Да, род мужа из первых поселенцев Утики, а она основана раньше Карфагена, — перехватывает мой взгляд на детей, сама на них глядит, тут до неё доходит, и от смешка она удерживается не без труда, — Не знаю, можно ли верить тому, что почти на триста лет, но со старожилами Утики эту цифру оспаривать не рекомендуется, — сдержать улыбку она не сумела, но её обоснуй замаскировала грамотно — ну, для тех, кто не в курсе…
— Ну, вот я и говорю, мы вам тут не дикари какие-то, — продолжала "тоже типа финикиянка", — Хвала Баалу и Танит, я ещё малолеткой была, когда на Эмпорий нагрянули эти дикие гетулы Масиниссы. Поэтому огулять они меня не огуляли, как многих наших, кто постарше, но раздевали, пялились, лапали и даже в кости меня разыгрывали, кому я достанусь, когда подрасту. Представляете, какие мерзавцы?! Особенно молодые сопляки — огуливалка ещё не выросла, а всё туда же! Гетулка я им дикая, что ли, или их овца? Да простит меня Хаммон, конечно, за то, что я так об овцах, но ведь это же правда — любого из наших спросите, все знают. Сперва, когда поняли, что наши войска не защитят, почти все хотели уходить, но глашатаи Масиниссы объявили, что сам царь берёт ханаанцев под свою защиту и бесчинств не позволит, многие поверили. А как же иначе, если вдуматься? Друг с дружкой дикари могут вытворять всё, что им вздумается, а нас-то за что? Только дикари — потому и дикари, что порядка у них нет. Убивать в самом деле стали меньше, но грабить и охальничать продолжали, как и прежде, а к гетулам ещё и местные ливийцы присоединились, особенно взбунтовавшиеся рабы — эти лютовали хуже всех. Ну, их-то нумидийцы иногда всё-таки наказывали, но на них самих никакой управы было не найти. Когда старшая сестра попалась им на глаза, и её огуляли по очереди сразу пятеро, и это сошло им с рук, наша семья, как и многие, бросила всё нажитое и ушла в Гадрумет. Но кому мы там были нужны? Родни-то у нас не было ни там, ни в других городах. У дяди родня жены в Карфагене жила, так он с семьёй туда и подался, а отец кое-как перебивался случайными заработками. Надеялись вернуться домой, когда дикари уйдут, но проклятые римляне так и оставили Эмпорий Масиниссе…
— Многим вашим тогда пришлось зарабатывать на жизнь телом? — направил её Васкес ближе к основной тематике опроса.
— Были такие, а куда деваться? Даже сестре вот пришлось — хоть и повезло ей, и от тех дикарей она не залетела, но слух-то ведь всё равно разнёсся, да ещё и преувеличили болтуны бессовестные, будто тех дикарей аж пятнадцать было. Болтают ведь не подумав, а попробовали бы сами пятнадцать охальников выдержать, посмотрела бы я на них после этого! Какие пятнадцать, когда только пять? Любого из наших спросите, все знают. Но ей же замуж надо было, а никто не брал, и как ещё на хорошее приданое заработаешь, когда работы и мужчинам не хватает? Хоть и заброшен этот старинный обычай, но ведь был же он у наших предков. Если так было угодно богам тогда, почему не угодно теперь?