Ана, несовременный роман
Шрифт:
– Это кофе? Хочу кофе.
– Прости, милый, но кофе не получишь. Будешь питаться витаминами, пока не выздоровеешь.
– Злодейка.
– Злодейка! Будешь лежать и меня слушаться. Будешь?
– Буду, конечно. Можно я скажу, что я тебя люблю?
– Дурачок.
– Не совсем.
Ане было приятно играть в доктора. Совсем как в детстве – любимая игра. Только французские духи переводить в качестве спирта было жалко, одеколона в доме не нашлось.
– Ничего, если я протру
– Ты пьешь?
– А как же!
– Крошка любит выпить, этим надо воспользоваться. – Картавое подражание Музыканту удалось, челюсть еле ворочалась.
– Ты что-то осмелел за последние сутки.
– Просто из меня выбили всю дурь. Дай мне кофе.
– Угу! – Ана сосредоточенно разматывала эластичный бинт и с интересом разглядывала слишком стройный торс Музыканта. – Не стонать! Сейчас будем творить чудеса. – Она разложила перед собой буддийскую схему и стала наносить китайскую мазь на точки.
– Это он тебе нарисовал?
– Ты что, ревнуешь?
– Конечно. Конечно. Нет, конечно.
– Правильно. Господи. Если честно, я немного боюсь. За него. Ты помнишь, как все было?
– Отрывками. Прости, не хочется рассказывать.
– Его ночью забрали в милицию.
– Кого, этого подонка?
– Нет, нашего врача-хранителя.
– За что?
– Самооборона! – Ана повторила буддийское слово со знанием дела. – Это уголовно наказуемо.
– Шутишь?
– Не шучу, милый, не шучу. Впрочем, думаю, ничего ему не сделают.
– Почему он меня отбил у этих, не знаю как назвать? Странно, да?
– Просто порядочный человек. Или просто человек. Хотя и странный. Теперь, милый, обнажи свои ноги.
Музыкант лежал, почти сидел на высокой подушке, снова запеленатый в эластичные бинты. Кофе ему не дали. Ана кормила его с ложечки йогуртом, поила соком. Слава богу, продукты в доме были. Но немного, придется бежать за добычей.
После еды Музыкант ослабел. Или чуть раньше.
– Ты поспи, милый, я сбегаю, куплю еды.
– Как твоя работа?
– Ничего, не волнуйся. Отпрошусь, простят.
– Ладно, сплю. Чувство вины оставлю на потом.
Ана легко-легко поцеловала Музыканта, чуть коснулась разбитых губ и выскользнула из квартиры.
IV
Сон продолжался целую вечность, но прервался. Снова пришлось соображать. Что это? Звонок дребезжит под ухом. Хорошо, что рука не думала, сама потянулась к телефонной трубке.
– Да.
– Доброе утро. Вы друг Аны?
– Да. А вы…
– Да, это я.
– Ана говорила, у вас неприятности из-за меня.
– Не из-за вас. И неприятностей, по большому счету, нет.
Голос Буддиста был ровный и светлый, чуткое ухо Музыканта уловило нотки, которых он у других людей не слышал. А обычные для людей нервозность, недовольство, довольство, сытость – их как будто стерли.
– Сейчас
– Да, конечно… найдем. Когда вы будете? – Музыкант уже мысленно начал искать ключи, хотя понятия не имел, где их искать?
– Через минуту, заодно и вас осмотрю, если не возражаете.
– Господи, мне ли возражать!
– Вот и славно.
Через минуту Буддист позвонил и еще минуту ждал, пока Музыкант, охая, добрался до двери.
– Голова не кружится?
– Кружится немного. Но так, не очень сильно.
– Так и должно быть. На самом деле, ничего страшного нет. Не тошнит?
– Немного подташнивает.
– Хорошо, пойдемте в комнату, я вас осмотрю. Секунду подождите, руки только вымою.
Буддист колдовал над телом Музыканта, рассматривал зрачки, легонько заламывал конечности, включая голову, нажимал на разные точки, очень незаметно задавал вопросы. А потом подвел итог.
– За пару недель я могу вас поставить на ноги. Только придется работать, само все не пройдет, курс должен быть активным, взаимным. Готовы?
– Куда ж я денусь?
– Хорошо, я вернусь, буквально через пять минут, возьму все необходимое и вернусь. Вы пока лежите, дверь я только прикрою, не думаю, что сюда кто-то успеет забраться.
Входная дверь негромко хлопнула.
– А! Это Ана. Не придется оставлять вас одного.
Ана осторожно вошла в комнату.
– Услышала голоса, немного испугалась. У вас все в порядке?
– Да, в полном. – Буддист чуть наклонил голову, а Музыкант повторил наклон и поморщился от неприятного чувства чугуна в голове.
– Вас продержали в милиции всю ночь?
– Нет, через час отпустили.
– Что же вы не пришли? У меня остались ваши ключи.
– Было уже слишком поздно, вам и так хватило волнений.
Ана даже не нашлась, что сказать в ответ. Буддист оставался невозмутимым, безобразно невозмутимым; казалось даже, если выкинуть какую-нибудь жуткую шутку, облить его водой, кипятком, или крикнуть: «Я только что убила твою мать! Козел!» – он бы так же чуть наклонил голову в знак понимания. Впрочем, его глаза не были абсолютно безразличными, они чуть светились. Но не смеялись, как у Музыканта порой.
– Не волнуйтесь, Ана. Все хорошо. Сейчас возьму инструменты и вернусь. Будем чинить выздоравливающего. Не люблю слова «больной».
Входная дверь еще раз негромко хлопнула. И еще раз – ровно через пять минут.
– Ана, позвольте, я вымою руки.
– Да, конечно. Я свежее полотенце принесу. Мне можно побыть здесь, посмотреть?
– Можно.
Музыкант полулежал на высоких подушках. Буддист взял небольшую трубку, распечатал пакет с короткими иголками. Протер спиртом левую руку Музыканта и не спеша вогнал в ладонь и пальцы с десяток иголок.