Ана, несовременный роман

Эрр Алексей

– Из ЦМШ, Центральной музыкальной школы.

– Понятно. Ты складывал из звуков слово «Вечность»?

– Нет. Узор.

– Видишь разницу?

– Слышу! И вижу, иногда.

– Что за Узор?

Буддист недовольно качнул головой – одна из обработанных точек воспалилась.

– Ох, господи, – Музыкант улыбнулся очередному «господи». – Не так просто рассказать, как почувствовать.

– Только не опускайся до «мысль изреченная есть ложь».

– Да, конечно. Это универсальная

отмазка. Сейчас попробую.

– Только накинь халат, а лучше оденься полностью. И свитер надень.

– Хорошо. Слышишь? Я от тебя заразился, теперь по каждому поводу говорю «хорошо».

– Не отвлекайся.

– Да.

Музыкант быстро накинул на себя одежду и начал говорить еще со свитером на голове:

– Тебе случалось видеть нечто прекрасное – цветущую вишню или закат, такой, что с ног сшибает? Звезды в горах?

– Конечно.

– А слышать? Тебя пробивала музыка? До мозга костей, до мозга души, если у нее есть мозг.

– Да.

– Или запахи. Запах любимого тела, любимого блюда, напитка. Или завораживающий вкус. Наверное, понятно, о чем я?

– Понятно.

– Хорошо. Так вот. Все это я называю точками Узора. Когда неведомый Узор, находящийся за краем нашего понимания и даже за гранью наших чувств, пробивает пространство, время, черт его знает, что он еще может пробить. И является нашим глазам, душам в виде мгновения, когда мы по-настоящему живем. Мгновенного ощущения прекрасного, небесного, мистического. Как хочешь назови.

– Да, это знакомо. Думаю, всем знакомо, не только нам.

– А теперь представь, что точки Узора соединены в линии. Но разглядеть линии дано немногим. Но если повезет увидеть их, ты буквально увидишь, услышишь, почувствуешь, что линия Узора – это миллионы его точек, связанные воедино. И они способны дать нам не мгновенное откровение, а нечто, заставляющее нас чувствовать в миллион раз сильнее. Это не просто вера, это, скорее, состояние. Но его очень трудно передать словами, и даже звуками сложно передать. И, возможно, не надо.

– Вполне допускаю. Что-то и я чувствовал, что-то от других слышал подобное. И (ты только не принимай близко к сердцу, я еще не до конца понял, о чем ты говоришь) порой люди улетают к звездам в самых разных состояниях. В религиозном трансе, в наркотическом. Словом, я пока не уверен, что твой Узор – то же самое, что другие называют Богом. Надо будет переварить, понять. А понять мы можем только через то, что раньше сами поняли, через свои образы.

Бут тоже стал задумчивым, хотя никакой тревоги в его глазах не было.

– Кстати, ты ведь знаешь, наверное, что восточным медикам понадобились три тысячи лет, чтобы связать особые точки на человеческом теле в единую систему. Может, здесь есть что-то похожее

на твои слова. Система эта настолько сложна, что множество врачей пользуются лишь основами знаний, а дальше начинают импровизировать. И здесь сложно отделить разумное от суеверного бреда, любви к случайным числам. Здесь…

– Да, кесарю кесарево, слесарю слесарево, – Музыкант сначала с удивление слушал Бута, а потом решил съязвить. – Но лучше пусть будет такая картина, чем никакой.

– Да. Давай померяемся узорами. И еще докажи мне, что музыка намного выше, мудрее и человечнее, и богоугоднее, чем моя медицина.

– Ладно! – Музыкант уже вышел из задумчивости, в глаза заиграли веселые искорки.

– Ладно! – Бут свои веселые искорки в глазах погасил. – Я потихоньку начинаю понимать, о чем твой Узор. Но только начинаю. Ты лучше скажи, куда твоя теория тебя привела? Или что дала тебе?

– Боюсь, никуда особенно не привела и мало чего дала. Только… только я начал лучше понимать, что отличает, ну скажем, Баха, Иоганна, от типичного хомо сапиенс. И только.

– И что же?

– Хома приходит в буйный восторг, когда ему удается увидеть одну точку Узора. Он помнит встречу с прекрасным много лет. А Бах – для него точка ничто, он скользит по линиям так легко, будто с детства привык их видеть, как мы видим это окно.

– А Моцарт?

– Почему ты спросил?

– Просто.

– Это не просто. Почему Моцарт?

– Ну, я ничего не понимаю в музыке, но мне кажется, что он намного ближе к Абсолюту, или, если хочешь, к Узору, чем все остальные.

– Ты понимаешь! – Кай чуть наклонил голову. – Понимаешь. Потому что так оно и есть. – Взгляд исподлобья. – Только об этом знают далеко не все. На Моцарте висит такой же ярлык – «Здесь живет великий композитор!» – как на Бетховене, Гайдне и прочих. Даже на Элтона Джона его вешают. Ярлык один для обывателей и, как ни странно, для многих музыкантов, профессионалов. Это чертовски странно, что они не знают. Амадей – единственный, кто не просто видит узор, не просто скользит по его линиям. Он его творит.

– Хм.

– Думай как хочешь.

Бут коротко наклонил голову и повел влево-вправо так, что косточки в позвоночнике хрустнули.

– То есть не только близок к Богу, но и сам есть Бог? Отчасти?

– Отчасти, точнее не скажу. Не понимаю, не вижу всей картины. И знаешь, лет пятьсот назад нас за подобные речи сожгли бы на костре.

– А полвека назад дали бы по десять лет без права переписки.

– Ну и что? Реабилитировали… бы.

– Да. Бы. А теперь давай – домой. Думать о небесном полезно, но о земном еще полезнее. Лекарства, витамины, здоровая еда. Сеанс окончен.