Анахрон. Книга первая
Шрифт:
Закрыл форточку и направился к ванной. Остановился. Слышно было, как шумит вода и поплескивает девка. Освоилась. Сигизмунд приоткрыл дверь и увидел, что она задернула занавеску. Сказал, чтобы не пугалась: “Это я” и повесил халат на крючок. Брезгливо собрал с пола ее грязные шмотки и сунул в полиэтиленовый мешок, где держал вещи на стирку. Девка замерла и маячила за полиэтиленовой занавеской тихо-тихо. Сигизмунд подбодрил ее:
— Давай, Двала, отмывайся.
И зачем-то на цыпочках вышел.
Ну сущий дурак. Осел. На
Минут через десять он услышал, как она выбралась из ванной, не потрудившись завернуть кран, и прошлепала в комнату привычным маршрутом — к тахте. Чертыхнувшись, Сигизмунд пошел выключать воду.
Мылась девка как избалованная барыня. Ничего за собой не прибрала. Воду не спустила. Спасибо хоть полотенце повесила. Надо будет его постирать в первую очередь.
Мечтая избавиться от неопрятной девки, Сигизмунд тем не менее потащился укладывать ее баиньки. Предвидел, что и здесь могут возникнуть какие-либо сложности.
В том, что сложности возникли, убедился сразу, едва переступил порог. Девка топталась у входа и в панике смотрела на постель.
Сигизмунд молча достал старую тельняшку, кинул на тахту. Кивнул: тебе, мол. Проверил, хорошо ли вытерла наркоманка волосы. Волосы девка вытерла плохо — висели мокрыми прядями. Ну да и хрен с ней. Не фен же ей давать. Ему-то что за печаль. Хочет спать на мокрой подушке — пусть спит.
Погасил свет (девка вздрогнула) и вышел. Закрыл дверь на швабру. Не забалуешь.
Девка тотчас же стала скрестись. Сигизмунд вытащил швабру и досадливо поглядел на полоумную. Она помялась на пороге, а потом пошла ко входной двери. По пути несколько раз оглядывалась. У входной двери остановилась, проговорила что-то.
То ли опыт собачника подсказал, то ли к девкиному юродству уже попривык, только дошло до Сигизмунда, чего девка добивается. На улицу она просится. Она и в тот раз просилась, да только он не понял.
— Что? — сказал он. — Пепси-кола знать о себе дает? Идем.
Он взял ее за локоть и потащил от входной двери к туалету. Она привычно упиралась. Сигизмунд приоткрыл дверь, кивнул на унитаз. На лице девки показалась мучительная тоска. И явное нежелание что-либо понимать…
И что они такое там, на Охте, с ней сделали? Говорят, сейчас “белые братья” людей и зомбируют, и мозги промывают — в животных превращают. Не хватало еще, чтобы такие сюда заявились.
Сигизмунд подтолкнул ее, как-то сходу усадил на унитаз и вышел, хлопнув дверью. И тут же пожалел, что не показал, как за ручку дергать.
Девка угомонилась через полчаса. Были слышны уже на улице первые утренние машины. Сигизмунд курил и с тоской думал о завтрашнем дне.
Глава вторая
Следующий день оправдал опасения Сигизмунда и даже с лихвой их
Да и без всякого кофе жгучая досада на самого себя не дала бы глаз сомкнуть. Надо же было столь бездарно вляпаться. Выгод, похоже, не поимеешь, а вот неприятностей огребешь — выше крыши.
От курева во рту аж горько было. Встал, пошел зубы чистить. Заодно и побриться.
Сигизмунд намылил физиономию и уставился на себя в зеркало. Замер. Вообще-то он всегда представлял себя немного более мужественным и красивым, нежели тот образ, который обычно глядел на него из зеркал. Подбородок потверже, складка рта порешительнее. И нос не “уточкой”, а прямой, рубленый. Старательнее всего Сигизмунд не замечал некоторой одутловатости своего лица — той, которую Гоголь назвал бы “редькой вверх”.
То, что сейчас глядело на Сигизмунда, на фоне белой пены имело неприятный желтушный оттенок. И Сигизмунд вовсе не выглядел суровым и недовольным, как ему представлялось в мечте. Он выглядел невыспавшимся и несчастным.
В ванной застоялся дымно-кисловатый душок. От девки, что ли, остался? Потом сообразил: одежда девкина пахнет. Хоть и в мешок полиэтиленовый засунута, а даже и оттуда шибает. Вот ведь зараза.
Сигизмунд покончил с бритьем. Девкино присутствие стало казаться назойливым. Сигизмуд и жил-то один, не допускал к себе женщин больше, чем на одну ночь, лишь потому что с некоторых пор совершенно не выносил чужих. Вечно начинают повсюду валяться колготки, квартира наполняется чужими запахами.
Неприятный девкин запах заставил Сигизмунда вернуться мыслями к приблудной дуре. Ишь, спит себе, закрытая на швабру, и горя не ведает. Птичка божия не знает… Паспорт-то хоть у птички есть? Или иной аусвайс? Все эти граждане и гражданочки, которые наполовину не в ладах с законам, стараются при себе аусвайсы носить. На всякий случай.
Он наклонился над мешком и брезгливо вытащил оттуда пропахшую дымом и потом одежду. Накладных карманов ветхая роба не имела. Внутренних тоже.
Одежка была сшита из странной ткани. Грубой, как дерюга. Правда, заношена была до мягкости, словно ветхая джинса. И сшито на руках. Гринписовка какая-нибудь, что ли? Китов спасает.
Он отложил в сторону платье и взялся за пояс. Приметный пояс. Тоже в фольклорном духе. Пряжка — явный самопал. Медь, похоже. Заношена и вытерта, а работа красивая — клювастый кто-то, вроде птицы, только вместо туловища ленты переплетенные. С обеих сторон от пряжки кружочки металлические нашиты, по два с каждой стороны. Не могла одинаковые подобрать. Все кружочки разные. Даже размером немного отличаются. Полный самопал.
Зековская работа, что ли? Нет, на зоне аккуратней делают. От души и для души.