Анаконда
Шрифт:
Ну, например, апрелевская оргпреступная группировка вошла в систему Хозяйки. Не просто так. А в надежде отмыть кровавенькие деньги и войти в легальный бизнес, приобретя приятный лоск истэблишмента. Они приносят Хозяйке все деньги общака своей группировки и просят купить на них, скажем, контрольный пакет акций алюминиевого гиганта. Посланцы Хозяйки договариваются с тремя-пятью владельцами некрупных фирм, зарегистрированных в Монако и на Кипре. Те открывают счета в Швейцарии и Люксембурге, куда по отлаженным каналам Хозяйка перекачивает общаковскую валюту апрелевских
Потом все договора оформляются уже от имени этих тихих и мало кому в Европе известных фирм. А Хозяйка создает этим фирмам «коридор» в Россию, с помощью писем на правительственных бланках с факсимильной подписью вице-премьера гарантирует беспрепятственное вхождение этих зарубежных фирм и российский рынок.
Под словом «гарантирует» имеется в виду многое. Это не только документы со словами «в порядке исключения» и с подписью вице-премьера. Это еще и лицензии на отстрел тех руководителей предприятий отрасли, которые не захотят «делиться».
«Оффшорные игры» по алюминию «племянник» как раз сегодня заканчивал, зная, что проблем не будет, что Хозяйка «договорилась» и с Тайваньчиком в Израиле, и с Дато Ташкентским, руководителем грузинской группировки. Один из самых могущественных банков страны «Тепамет» гарантировал инвестиции в алюминиевое производство более двухсот миллиардов рублей в течение года. Постепенно целая сеть алюминиевых заводов была выведена из-под влияния вначале государства, затем израильских бандитов, братьев Шваркомпф; затем была приватизирована; и в конечном итоге, благодаря письму за подписью вице-премьера, станет через неделю фактической собственностью некоей загадочной фирмы под названием «Унион трейдинг-инвест», зарегистрированной на острове Мэн. Именно этой фирме будет принадлежать пакет акций весом в двадцать три процента трех сибирских алюминиевых заводов.
И концов не найдешь, если искать примешься. При чем тут Ирина Юрьевна Бугрова, директор скромного гуманитарного НИИ в Москве? А ни при чем.
Как ни при чем она и в случае с трагической гибелью еще двух сибирских гендиректоров, одного чиновника из аппарата вице-премьера, трех сотрудников Генпрокуратуры, расследовавших историю приватизации Глассинского алюминиевого завода и слишком близко подкравшихся к правде. Отдельно убийства людей. Отдельно Ирина Юрьевна. И никакой связи.
Александр Иванович Бугров приехал на службу минут за десять до начала рабочего дня. Иногда задерживался на службе и до полуночи. А вот утром себя не торопил. Если не выспится, трудно держать «мозги сухими» весь напряженный рабочий день.
Среди первых подписанных им бумаг была его резолюция «Разрешить в порядке исключения» на просьбе благотворительного фонда «Мать-одиночка» о предоставлении особых льгот на провоз детей, направляемых по линии фонда на отдых в Австрию.
Вместе с этим письмом «племянник» отнес в серой папке «Вице-премьер Правительства России А.И.Бугров» и еще несколько, на которых тоже стояла подпись Бугрова. При этом даже опытный эксперт не смог бы отличить подлинную подпись от сканированной.
С печатью правительства
Сегодня Бугров не собирался задерживаться, потому что по средам он ездил навещать сына.
В психдиспансер № 24 сын Александра Ивановича и Ирины Юрьевны поступил в младенческом возрасте.
Когда мать узнала, что ребенок родился с болезнью Дауна, тут же без раздумий отказалась от него. Категорически. Никакие слезные просьбы Бугрова не помогли.
Отказалась, отдала вначале в Дом ребенка, а оттуда, оформив все документы, — на «вечное излечение» в «детскую психушку».
Она видела сына единственный раз, когда его, сразу после родов, принесли ей на кормление: отказалась даже один раз дать ему попробовать материнского молока.
— Я сказала «нет», значит, «нет». Сколько можно повторять? Мне не нужен это ублюдок.
«Этого ублюдка» Бугров навещал каждую неделю вот уже много лет. Поздний ребенок, первый ребенок, единственный его ребенок. Можно ли было придумать муку и пытку горше и больней?
Он просил секретаря-референта Киру купить в обеденный перерыв игрушек, сладостей, всяких напитков и еды, на всю па- мату; соседей у младшего Бугрова было шестнадцать. Все в одной комнате: дауны, олигофрены, полные идиоты.
Иногда, когда он смотрел в смышленые, печальные глаза сына, ему казалось, что тот все понимает, только сказать не может.
В семь лет сын так и не начал говорить.
Но приезду отца всегда радовался. Улыбался. И глаза становились менее печальными. Они снова наливались слезами, когда отец собирался уходить.
К игрушкам, сладостям сын интереса не проявлял, спокойно и равнодушно раздавал их «сокамерникам». Отцу с трудом удавалось уговорить сына при нем съесть банан, выпить маленькую баночку сока. Бугрову все время казалось, что сын мало и плохо питается.
О том, что он, лишенный интеллигентной, вообще нормальной человеческой «среды», не развивается духовно, старался не думать.
Он ехал в машине и представлял, как увидит лицо мальчика, обезображенное болезнью. Иногда ему казалось, что сквозь типичные черты даунов, делающие их всех похожими друг на друга, проступают то его, Бугрова, черты, то черты прекрасного лица Ирины.
«Ну, глаза-то у него точно Ирины — зеленые, — убеждал себя бугров. — Жаль, что Ирочка так и не решилась на него взглянуть, посмотрела бы, увидела, что у сына ее глаза, может, и разрешила бы взять его домой. Дома дауны, конечно же, лучше развиваются. Говорят, и рисуют, и всякие виды ремесел осваивают. Атак...»
Больница находилась в Кунцеве, отсюда ближе до правительственной дачи, чем до дома. Наверное, он так и сделает — поедет из диспансера на дачу.
Но поехать ему пришлось из больницы в Генеральную прокуратуру. Именно туда он решил обратиться, узнав, что его сын похищен.
Когда он приехал в больницу, его встретил совершенно растерянный, чуть не рыдающий директор.
— Вашего сына, Александр Иванович, украли. При этом убит санитар, пытавшийся помешать похитителям. Я уже вызвал милицию...