Анаконда
Шрифт:
Оргас перепробовал все возможные средства, чтобы починить свою крышу. Он пустил в ход и деревянные клинья, и гипс, и цемент, и хромовый клей, и просмоленные опилки. Два года он не мог, не в пример своим далеким предкам, пещерным жителям, ничего придумать, чтобы укрыться на ночь от дождя, как вдруг его внимание привлекла рогожа, пропитанная гудроном. Это было настоящим открытием, и бедняга заменил все старые никчемные заплаты из цемента и опилок этой рогожей.
Каждый, кто приходил в контору или направлялся в Новый порт, обязательно видел нашего начальника на крыше. После каждой новой починки Оргас ждал дождя, чтобы проверить результаты своей
И вот в самый разгар этой борьбы, когда человек, собрав все свои силы и жалкие возможности, пытался воплотить в реальность самый первый человеческий идеал — создать надежное укрытие от дождя, — Оргаса ударили по его наиболее слабому месту.
Контора работала с семи до одиннадцати. В целом мы уже имеем представление о том, как Оргас относился к своим служебным обязанностям. Если он уходил в лес или забирался в свой огород, мальчик вызывал его, запуская аппарат для перегонки муравьиного спирта. Оргас поднимался на плато с киркой через плечо или с мачете в руках, моля бога, чтобы была хоть одна минута двенадцатого. В этом случае его никакими силами нельзя было затащить в контору.
Однажды, когда Оргас спускался с крыши своего домика, у входа зазвонил колокольчик. Он взглянул на часы: было пять минут двенадцатого. Со спокойной совестью он направился к точильному камню мыть руки, оставляя без внимания слова мальчика, обращенные к нему:
— К вам кто-то пришел, хозяин.
— Пусть зайдет завтра.
— Я ему так и сказал, а он назвался инспектором,
— Тогда дело другое. Попроси его подождать минутку, — ответил Оргас, продолжая оттирать черные от гудрона руки и все больше и больше хмуря брови.
Что и говорить, причин для этого было больше чем достаточно.
Оргас согласился стать мировым судьей и начальником конторы только для того, чтобы иметь какие-то средства к существованию. Душа его совсем не лежала к своим новым обязанностям. Выступая в роли судьи, он обычно сидел примостившись на краю стола, вертел в руках английский ключ и выносил решения, основываясь только на принципах человеколюбия и снисхождения. Но контора была для него настоящей пыткой. В его обязанности входило все утро заполнять книги данными обо всех родившихся, умерших или вступивших в брак, да еще оформлять копии. Но он в эти часы обычно или занимался чем-нибудь по хозяйству — и тогда раздавался вой перегоночного аппарата, — или работал на крыше, увлеченно приспосабливая какое-нибудь новое водонепроницаемое средство, которое могло бы его наконец обеспечить сухой постелью. Когда его звали, он кое-как, на первом попавшемся клочке, записывал данные, которые ему сообщали посетители, и быстренько исчезал из конторы.
Много времени отнимали и поиски свидетелей, которые должны были расписываться в книгах, а пеоны, как нарочно, выбирали в свидетели людей, живших далеко в лесу. Все это причиняло Оргасу очень много беспокойств в первый год, когда он старался работать как можно добросовестнее, и привело к тому, что он потерял всякий вкус к своей работе.
— Ну вот я и готов, — сказал он теперь, почти совсем отчистив руки от гудрона и по привычке размашисто жестикулируя. — Если мне удастся как-нибудь вывернуться, значит я родился под счастливой звездой…
Он вышел наконец в полутемную контору, где инспектор
Инспектор немного знал Оргаса, и некоторое время они дружески беседовали о вещах, не имеющих никакого отношения к службе. Но когда инспектор приступил непосредственно к делам, все пошло по-другому.
В те времена книги записей актов гражданского состояния находились в местных конторах, куда инспектора приезжали с ревизией раз в год. По крайней мере так должно было быть. Но на деле ревизия производилась раз в два-три года, и даже в четыре, как это было в данном случае. И теперь перед инспектором лежали двадцать четыре книги, двенадцать из которых не были оформлены должным образом, а двенадцать даже и не заполнены.
Инспектор, не поднимая головы, перелистывал книгу за книгой. Оргас молча сидел на краю стола. Инспектор не пропускал ни одной страницы, просматривая их одну за другой, хотя там не было вписано ни строчки. Единственно, что говорило о жизни в комнате — и в данный момент очень напряженной, — это шелест тонкой бумаги и равномерное покачивание ноги Оргаса, обутой в сапог.
— Так, — произнес наконец инспектор. — А где же все то, что должно быть вписано в эти книги?
Оргас, повернувшись вполоборота, достал коробку из-под печенья и молча хлопнул ею по столу, отчего во все стороны разлетелись разноцветные бумажки, главным образом оберточные, с отпечатками засушенных растений из гербария Оргаса. Эти бумажки — желтые, синие и красные, — исписанные большей частью карандашами, которыми делают отметки на деревьях в лесу, представляли собой очень живописную картину, и инспектор их долго разглядывал.
— Прекрасно! — воскликнул он. — Такое я вижу первый раз в своей жизни. Половина записей не оформлена, а половина — в коробке из-под печенья! Больше мне здесь делать нечего!
Но, увидев натруженные руки Оргаса, он несколько смягчился.
— Превосходно, мой друг! Вы даже не дали себе труда менять каждый год возраст единственных двух свидетелей. Во всех двадцати четырех книгах за четыре года одному из них двадцать четыре года, другому — тридцать шесть. А этот бумажный карнавал… Вы же государственный служащий! Государство оплачивает ваш труд. Разве не так?
— Так, — согласился Оргас.
— Вот видите. И сотой части всего этого достаточно, чтобы не держать вас здесь больше ни одного дня. Но я не буду поднимать шума. Даю вам три дня сроку, — он взглянул на часы. — Через три дня я буду в Посадас и в одиннадцать часов вечера уже заберусь в каюту парохода, который отходит в это время. Даю вам срок до субботы, до десяти часов. Будьте любезны доставить мне книги в полном порядке. Иначе придется действовать по- другому. Согласны?
— Конечно, — ответил Оргас.
Он проводил гостя, и тот, холодно простившись, пустил лошадь с места галопом.
Оргас медленно поднял подкатившийся под ноги камень. Черным, чернее просмоленной рогожи на раскаленной крыше, был ожидавший его труд. Он прикинул в уме, исходя из того, сколько минут уйдет на оформление каждой записи, количество времени, нужное, чтобы удержать за собой место, а стало быть, и возможность продолжать заниматься поисками водонепроницаемых средств. Государство, в лице инспектора, предоставило ему возможность к определенному сроку привести в порядок книги. Будущее его повисло на волоске, и он должен был во что бы то ни стало оправдать доверие государства.