Аналогичный мир - 2
Шрифт:
И снова Эркин вздрогнул, услышав это имя, но вокруг если и заметили, то вида не подали. Шутками, ссорами из-за стульев и чашек, они отводили его от той горечи, что услышали. И разговор шёл беспорядочно, обрывками, бросками, но, в конце концов, возвращался всё к тому же.
— С весны там, значит?
— В Джексонвилле? Да.
— И работал кем?
— Грузчиком на станции. Ну, и мужская подёнка.
— Это что?
— Ну, дрова поколоть, забор поставить, ещё там по мелочи.
— А! Понятно.
— Брат плотничал здорово, и я при нём…
— А
— Заткнись, брат он брат и есть.
— Мы напарниками были, а потом, в Бифпите уже, братьями записались, — Эркин вздохнул.
— Туда-то как занесло? — отвёл его сразу на другое Арчи.
— Нанялись на лето бычков пасти, — Эркин вытер хлебом тарелку из-под салата и придвинул суп. Он держал себя, но, сняв верхнюю тарелку, увидел тёмно-красный борщ с плавающим куском мяса и белым кружком сметаны, отложил ложку и закрыл лицо ладонями.
Парни недоумевающе переглядывались.
— Ты… ты чего это? — неуверенно спросил Люк, и зазвучали встревоженные удивлённые голоса.
— Это борщ…
— Он вкусный, парень, ты чего?
— Русский суп.
— Знаю, — глухо ответил Эркин, не убирая ладоней. — Знаю, — и рывком бросил их на стол, заговорил, ни на кого не глядя. — Андрей тогда пришёл к нам, Женя тоже борщ сварила. Один раз только мы вот так, всей семьёй, посидели… Я виноват, сам Андрея послал, я думал: он пройдёт, заберёт Женю и Алису, уведёт в Цветной, а он… Алису спас, на себя отвлёк. Женю… тоже из-за меня. Не было бы меня, может, и обошлось бы. Убили их. Не прощу. Встречу, я думаю, встречу, кто Андрея жёг, меня Алиса спрашивает, они его бензином облили и подожгли, так Алиса мне, что он кричал, а они смеялись, спрашивает, чего они смеялись, она ж… ей пять лет всего, что я ей скажу? Встречу этих… За Андрея, за Женю зубами рвать буду, расстреляют если, так я их там дождусь, мертвяком к ним приду, жить не буду, не уйдут, найду их, узнаю… — он задохнулся, закрыл глаза и так посидел, зажмурившись, потом открыл глаза, взял ложку и стал быстро, явно не чувствуя вкуса, есть.
— А чего у него, ну, брата твоего, имя русское? — после недолгого, но тяжёлого молчания спросил Андрей.
Эркин нашёл его взглядом.
— А так, он русский.
— Как русский?
— Беляк?!
— Беляка в братья взял?! Охренел?
Эркин в ответ выругался так, что парни только головами закрутили.
— Ого!
— Вот это загнул!
— Ты это где так навострился?
— Мало?! — Эркин обвёл их бешеным взглядом. — Он мой брат. И Женя, жена моя, русская. Поняли? Вы…!
— Твой брат из угнанных? — тихо спросил Аристов.
Но Эркин услышал его за гомоном и ответил:
— Нет, сэр. Он лагерник.
— Что?! Не может быть! — вырвалось у Аристова.
— А что, сэр? Почему не может? — Эркин тяжело, как после бега, дышал. — Я двадцать шестой год живу, это может быть?! Шесть лет скоро, как перегорел, это может?! — он хотел ещё что-то сказать, но заставил себя замолчать. — Ладно. Всё может быть. Всё, — оглядел сидевших и стоящих вокруг. — Чего
— Точно? Может, он наврал тебе? — прищурился Крис.
— Я его номер видел, — отрезал Эркин.
— Так подделать, ну, нарисовать… — сказал кто-то.
— Я т-тебя ща так разрисую! — взвился из-за стола Эркин.
С десяток рук, вцепившись в его плечи и шею, с трудом удержали Эркина на месте.
— Ты чего, парень?
— Остынь, ну…
— Не со зла он…
— Он дурак, мы давно знаем.
— Он дурак, а я при чём? — буркнул, снова принимаясь за еду, Эркин и уже серьёзно: — За Андрея и за Женю убью. Поняли?
— Так о ней ты нам не расскажешь? — спросил Крис.
— А чего вам о ней? — Эркин отодвинул пустую тарелку из-под борща и открыл тарелку со вторым. — куском мяса с гречневой кашей. — Она моя жена, я ей муж, дочка у нас. Чего ещё?
— А… жили вы как?
— Хорошо жили, — убеждённо ответил Эркин. — По-людски. Я работал, она тоже, денег хватало. Мы уехать хотели. На Русские территории. Надоело прятаться.
— А… это чтобы осквернение расы не пришили?
— Ну да. Мы придумали что. Что я жилец, ну, койку снимаю, плачу деньгами и работу по дому делаю. Квартал-то белый.
— И не цеплялись?
— Перед Хэллоуином явились… Свора, так их… — Эркин снова выругался, ещё грубее прежнего. Ему ответили понимающими кивками. — Посуду побили, меня… немного. Они что, гады, сделали. Пятеро меня по кольцу гоняют, а один, сволочь, таз с посудой перевернул и на чашках, гадина, потоптался, ни одной не пропустил. Думаю: сейчас меня мордой об осколки приложат, ну, и лёг сразу.
— Берёг морду, значит?
— Дурак. С битой мордой на работу не нанимают. А глаза бы мне выбило, тогда что? Дурак, — повторил Эркин.
— А потом?
— А потом хрен с дёрьмом, — угрюмо ответил Эркин. — Потом началось и закрутилось. У вас тут что, совсем тихо было?
— Ну-у, считай, совсем.
— Так, подрались малость.
— Леон, у тебя как, заживает?
— Не обо мне речь, — отмахнулся здоровой рукой Леон. — А у вас что? Круто заварилось?
— Круто, — кивнул Эркин и вдруг улыбнулся. — Но и мы им навтыкали. Как следует.
— И что теперь с тобой будет? — спросил Леон.
— Что захотят, то и сделают, — пожал плечами Эркин. — На мне трупов много. Я не отказываюсь, — зло улыбнулся, — отпустил душу, ну, так что ж теперь…
И разговор заметался в споре о том, что будет Эркину, и кто-то, вклинившись, спросил о том, что казалось настолько невероятным, что и речи об этом не заводили.
— А… с бабой ты когда… смог?
— А весной, — ответил Эркин, сосредоточенно подбирая последние крупинки каши. — Даже день помню. На День Матери.
— И как?
— Чего как? — ухмыльнулся Эркин, берясь за стакан с компотом. — Ух, хорошо!
— Чего?
— Компот хороший, — невинно ответил Эркин.
Возмущённо-восторженный рёв потряс комнату. Невольно рассмеялся и Аристов.