Аналогичный мир - 2
Шрифт:
Эркин сидел спокойно, полуприкрыв глаза. А злится беляк, аж пена пузырится. Ну, что ж, ну, и чёрт с ним. Ещё думать о нём. Повезло парням к этому госпиталю прибиться. И жильё, и работа, и еда… всё на месте. Только… только это, пока русские здесь. А уйдут когда, так и госпиталь уедет, и куда они тогда денутся? Слайдеры, конечно, надёжней зацепились. Не обманул, значит, Фредди, уговорил Джонатана дать деньги. Интересно, как там у них обошлось? И в имении? Ну, туда свора сунуться не посмеет. А если б и сунулась, то Фредди пошмалял бы за милую душу. И Джонатан… на своей земле он шуметь никому не даст. А поворот ему не нужен, на него и так пашут, как на хозяев не пахали.
— Останови, сержант.
Свиридов удивлённо посмотрел на Золотарёва, но послушно прижал машину к обочине и
— Оправка, — коротко бросил по-английски Золотарёв, открывая дверцу.
Эркин вылез из машины, уже уверенно перешагнул через кювет и встал спиной к дороге.
— Так, — прозвучал сзади ненавистный голос. — Отдохни, сержант, а мы прогуляемся, — и по-английски: — Вперёд.
Не оглядываясь, Эркин выполнил приказ.
Стоя у машины, Свиридов провожал их настороженно внимательным взглядом. Попала майору вожжа под хвост, щёлкнули его по носу, так теперь он… Да чёрт его знает, чего он сейчас выкинет, всего ждать можно. Ещё шлёпнет парня со злобы. При попытке к бегству. А там ещё подумать надо, как обернётся. Опасная эта штука — попытка. И повыше чинами и с побольше заслугами на таком сгорали. Поддался бы сейчас парень, сыграл, что ломается, может, и обошлось бы. Так ведь гордый, чёрт. Боялся, к смерти готовился, а не показал, так что сейчас… индейцы, они все такие… негибкие. Если упёрлись, то намертво. Что врагом, что другом, с первого раза и до самого конца. Сталкивались, знаем. Чёрт, майор порезвится, а с ним за компанию и сам залетишь. Госпитальные шепнули, что генерал опять при деле, а майор и слушать ничего не захотел, упёрся. Свет ему клином на этом индейце сошёлся. Так… и не видно уже их за кустами. Теперь только стоять и слушать. И думать, что следователю врать придётся… А… а ни хрена! Хватит ему майора прикрывать. Хоть и весело с ним, да война-то уж скоро год как закончилась, о законах да правилах с инструкциями все вспомнили, на боевые условия ни хрена теперь не спишешь…
Эркин шёл, как и велели, напрямик. Страха он не чувствовал, нет. Бояться — это думать, как увильнуть, а тут… тут всё. Ну и ладно, не всё ли ему равно где? От пули, говорят, смерть лёгкая. Брехня! Это куда попадут. Насмотрелся в этот Хэллоуин. Это Мартин их честно бил, сразу и наповал, а они…
— Стой.
Эркин остановился.
— Повернись.
Что ж, не хочет, значит, в спину, хочет посмотреть… ну, так я тебе покажу. Андрей рассказывал, как охранюги тешились. Раздеться если прикажет, так это наручники снять придётся… а если без шума, чтоб шофёр не прибежал… Медленно, чтобы не насторожить ненароком, Эркин повернулся.
Теперь они стояли лицом к лицу. Эркин быстро прикидывал. Кругом кусты, с дороги не видно… пистолета в руке нет… пока будет доставать… бить ногами в шею. Вырубить, а там…
— Ну что, всё понял?
На подобные вопросы Эркин и раньше не отвечал, а уж сейчас-то… лишь бы сволочуга подошёл. На большой прыжок в наручниках тяжело идти.
Женя никак не ожидала, что жизнь в лагере при всей её неразберихе, сутолоке и тревогах не только сразу отодвинет Джексонвилль в прошлое, но и окажется легче и удобнее. Дощатый барак, разгороженный на комнатки хлипкими, чуть ли не картонными перегородками, узкие, как ей объяснили армейские кровати, грубое постельное бельё, украшенное в самых неожиданных местах казёнными печатями, жёсткие шершавые одеяла, общие уборные… — ну, так ей приходилось жить и в худших условиях. Зато есть столовая и горячая еда трижды в день, Алиса, как все дети, получает каждый день молоко, есть баня, хоть каждый день мойся, прачечная и прожарочные камеры, и самое главное — она не одна. Их четверо. И её никто не колет подозрительным происхождением Алисы. А Алиса…
Алисе эта новая жизнь очень нравилась. Бойко болтая на двух языках сразу, она целыми днями носилась по лагерю в компании такой же ребятни, забыв про свои игрушки, увязанные в один из узлов, даже про баульчик. Даша и Маша были очень хорошими тётями, никто её не дразнил полубелой и ублюдком, мама разрешила говорить по-русски и много гулять, ну и чего ещё надо? А когда Эрик вернётся с заработков, будет совсем хорошо.
Маша и Даша были полностью согласны с Женей, что условия здесь…
Они сидели в своей комнате за обычной мелкой починкой — Алиска за день чулки вдрызг уделывает, раньше-то ей на неделю хватало — и Даша с Машей тихо рассказывали Жене про Андрея. Как они в первый раз увидели его в больнице, когда он вместе с Эркином стеллажи делал, как они их кормили обедом, а Андрей им потом отдал полученные за работу сигареты.
— Мне Эркин рассказывал, — кивнула Женя, подцепляя иголкой ускользающую петлю.
Маша и Даша вздохнули.
— А потом они на заработки уехали, — Женя сосредоточенно натягивала чулок на деревянный грибок. — И ни слуху, ни духу.
— А мы и не знали.
— Ага. Заметили только, что не видно нигде.
— А уж на День Империи боялись…
— Да, я тоже перепугалась. Где они, что там, ничего же не знаю, — вздохнула Женя и повторила: — Ничего…
— Да, и сколько их теперь продержат, — поняла её Даша, — чем кончится…
— Ну, «вышки» не будет, — категорично заявила Маша, — а остальное не страшно.
— Да, — кивнула Женя. — Что не знаем мы ничего, и, где выяснять, неизвестно, вот что страшно.
— Ну, ты же запрос написала.
— Сразу, — кивнула Женя. — А толку-то?
— Всего два дня прошло, — рассудительно заметила Даша.
Женя разгладила штопку и сняла чулок с грибка.
— Да, знаю, а кажется… — она заставила себя остановиться, но тут же заговорила снова: — Он гордый, горячий. Не смолчит, не стерпит. Ведь, не дай бог, сцепится с кем… он же удержу не знает.
— Нет-нет, — запротестовала Даша, — ничего такого не случится.
— И не один он там, — поддержала её Маша. — Нет.
— Думаешь, всех не расстреляют? — горько усмехнулась Женя. — Ладно. Так можно до чего угодно договориться. Пойду Алиску звать.
— Да, уже ужин скоро, — согласилась, собирая нитки и иголки, Даша.
Женя быстро сложила шитьё, натянула ботики и, на ходу надевая плащ, вышла из их комнаты. В конце полутёмного коридора светилась открытая наружная дверь.
— И какой…, какая… дверь не закрывает! — резко распахнувшаяся дверь едва не ударила Женю. — Я ж их, сволочей, поймаю, поотрываю всё на хрен!
Полуодетая распатланная женщина пробежала мимо Жени к наружной двери, захлопнула её так, что стена вздрогнула, и, не переставая ругаться, так же бегом вернулась в свою комнату. Женя подождала, пока она столь же оглушительно захлопнет свою дверь, и пошла дальше. В конце концов, каждый переживает и успокаивается по-своему. Эта женщина запирается на задвижку, постоянно ругаясь из-за этого с соседками по комнате, и не выносит открытых дверей… Кто знает, что у неё там было. Женю это не касается. Здесь вообще никто никого ни о чём не расспрашивает. Чтоб не разбередить ненароком и не нарваться. И насчёт Алисы ей сразу посоветовали. Не расспрашивать, не напоминать, вот само и забудется. Может, оно и правильно. Помнится, в колледже на психологии — был факультативный курс — это же говорили.
Женя вышла из барака и не так огляделась, как прислушалась. Легче всего мелюзгу найти по гомону и визгу. Вот как раз Алиска заливается. Слава богу, кажется, она уже забыла проклятый Хэллоуин. Дети легко всё забывают. Правда, потом воспоминания возвращаются, но это уже потом, и сейчас об этом можно не думать.
— Алиса-а! — звонко позвала Женя.
И тут же, как эхом, отозвалось:
— Пашка-а!
И ещё множество голосов, выкликавших английские и русские имена.
Золотарёв увидел, как мгновенно изменилось лицо индейца: под неподвижной маской мелькнула тень… и перед ним приготовившийся к схватке боец. Золотарёв успел поймать измеряющий расстояние взгляд и выхватил пистолет. Не думая, привычно среагировал на опасность.