Аналогичный мир - 2
Шрифт:
Чак удовлетворённо улыбнулся. Ну вот, отогнал боль словами. Теперь спать. Уж до Рождества-то Трейси объявится. И если не лопать от пуза, то и денег должно хватить.
— На этом закончим. Благодарю вас. До свидания.
Бурлаков ещё раз оглядел аудиторию и стал собирать бумаги. Его первая публичная лекция после, да, почти пятнадцати лет перерыва, и к тому же на чужом, всё-таки чужом, языке. И, кажется, получилось.
С обычным студенческим гомоном слушатели вываливались за дверь. Когда аудитория опустела, к Бурлакову подошёл Старцев.
— Спасибо,
— Пожалуйста, Геннадий Михайлович, — благодарно улыбнулся Бурлаков. — Не откажетесь от кофе?
— Не откажусь, — засмеялся Старцев. — В кафе?
— Нет, давайте у меня, если вы не против.
— По-нашенски, — кивнул Старцев.
Крохотная квартирка, вернее комната с нишей-кухней и закутком-душем в университетской гостинице безукоризненно чиста и кажется нежилой.
— Не обжились ещё? — присвистнул Старцев.
— Если честно, то и не собираюсь, — Бурлаков быстро, с ухватками старого холостяка, накрывал на стол. — Гостиница — она гостиница и есть. Контракт на пять ознакомительных лекций по истории России не требует постоянного жилья. Отчитаю и уеду. Вернусь домой и уже там буду устраиваться капитально.
— Домой? Вы жили в… — Старцев запнулся.
— В Грязино, — подсказал Бурлаков. — Но это Петерсхилл. Теперь.
— И пока?
— Берите сахар, печенье. Стоит ли заново тасовать людей, Геннадий Михайлович? Вообще-то мы, — Бурлаков невесело улыбнулся, — извините, никак не привыкну, что один, переехали в Грязино из-за бомбёжек, это дом тестя. Глухомань, тишина, а Царьград тогда бомбили часто. А там оккупация… ну, и всё остальное из этого вытекающее. А теперь… пусть живут.
Старцев задумчиво кивнул.
— А что вы вообще думаете о статусе этих территорий, Игорь Александрович?
— Спорность этих земель, как и любого Пограничья со смешанным населением очевидна и фактически непреходяща, — пожал плечами Бурлаков. — Мне думается… это вопрос населения.
— Плебисцит?
— Империя радикально изменила этнический состав. Сейчас плебисцит будет некорректен. По вашим данным возвращаются многие?
— Насколько я знаю, не очень. Многие из переселенцев бежали от фронта. Они не возвращаются совсем. Из угнанных пока немногие. Но, — Старцев нахмурился, — эксцессы уже начались.
— Да, в этой ситуации они неизбежны, — кивнул Бурлаков.
— Инфраструктура разрушена, самоуправление отсутствует, — продолжал рассуждать Старцев. — И вы правы: нельзя одну несправедливость исправлять другой. Угон изгнанием.
— Совершенно верно, — Бурлаков отпил кофе. — Однозначного решения я, честно говоря, не вижу. Наверное наиболее приемлем вариант с компенсацией и выкупом.
— Да, согласен. Кстати, стихийно этот процесс уже начался. Выкуп, он же компенсация и отказ от претензий. Комендатура оформляет и выдаёт документы на право владения.
— Я слышал о таких случаях, — улыбнулся Бурлаков.
— Ваш комитет подключился? — с интересом спросил Старцев.
— Разумеется. Мы же комитет защиты жертв Империи.
— Как и во всей Империи, — понимающе кивнул Старцев.
— Бывшей Империи, — поправил его Бурлаков. — Пограничье было необходимо вернуть несмотря ни на что, по политическим мотивам. А то станет непонятно, за что воевали.
— Да, конечно, вернуть утраченные территории.
— Вот именно. А остальная территория — лишняя обуза, пусть самоорганизуется. Мы только даже не почистили, а создали условия, а дальше пускай сами своими руками и по своему разумению, — Бурлаков усмехнулся и продолжил: — Очень многое упирается в документы. Архивы нам предоставили, но работы… непочатый край.
Старцев несколько раз задумчиво кивнул. Отвечая не столько Бурлакову, сколько собственным мыслям.
— Как вы думаете, Игорь Александрович, насколько реальна попытка поворота?
— А насколько реальна была война? Вы это вряд ли помните.
— Совсем не помню, — кивнул с улыбкой Старцев.
— Ну вот. Тоже считали, что Империя не осмелится. А в результате? Вот видите. А вообще-то об этом надо спрашивать у наших друзей. У Николая Алексеевича и Александра Кирилловича. Это сфера их интересов.
— Это их хлеб, — улыбнулся Старцев. — Конечно, попытки реванша закономерны и неизбежны, но меня смущает одно обстоятельство. Нас слишком убеждают, что все события развернутся на Рождество. Слишком явная утечка.
— Чтобы она была естественной, — сразу подхватил Бурлаков. — Рождество как граничную дату нашего ухода с основной территории бывшей Империи мы дали сами. Тоже всевозможными, насколько я знаю, утечками и полуофициальными заявлениями. Естественно желание реваншистов перехватить и не дать никому вклиниться в момент безвластия. Пересменка — самое благодатное время для прорыва.
— Как и фронтовые стыки, — кивнул Старцев.
— Да, вы правы. Тот же стык, только не в пространстве, а во времени. Вспомните нашу и не только нашу историю. Стоит власти упасть, как сразу находятся желающие и могущие её подобрать, пока честные и законопослушные думают и колеблются. Так что реванш именно вплотную перед нашим уходом или во время него вполне вероятен и даже оптимален для реваншистов. Но нужно решить другой вопрос. Нас хотят упредить или наоборот, вызвать на активные действия?
— А как считают в вашем Комитете?
— По-разному, — засмеялся Бурлаков. — Но в любом случае наши действия предопределены. Оружие практически у всех сохранилось, решительности не занимать. Да из подполья мы далеко не всех вывели.
— Почему? — удивился Старцев.
— Потому что с той стороны многие остались… в своём подполье. Службу Безопасности и Службу Охраны проредили, скажем так, и без нас.
— Да, — кивнул Старцев. — Я слышал об этом. Программа самоликвидации, правильно?