Аналогичный мир - 3
Шрифт:
— Это что, и есть крещенские? — спросил Эркин.
— Начинаются, — кивнул Колька. — Небо, видишь, яснеет, к ночи завернёт.
Работать в паре с Колькой оказалось легко. Как когда-то с Андреем. И от этого тяжелее. Незаметно для себя Эркин хмурился, то и дело досадливо встряхивая головой, будто отгонял, отбрасывал что-то.
— Ты чего? — негромко спросил Колька и, когда Эркин вскинул на него глаза, пояснил: — Смурной какой-то.
И Эркин не смог ни смолчать, ни отругнуться.
— Брата вспомнил.
— Ты… ты того, выплесни, чтоб на душе не кипело, — тихо и очень серьёзно сказал Колька.
Эркин судорожно сглотнул.
— Мы вот так, вдвоём на подёнке мужской крутились. Я что, только таскать, да ещё вон дрова знал, ну, пилить, колоть, а Андрей… Он мастер был. Всё умел. Ну… ну, ты ж его ящик видел…
Эркин говорил негромко, сбиваясь, повторяя одно и то же, как сам с собой, путал русские и английские слова. Колька слушал молча, не перебивая и ни о чём не спрашивая. А Эркин рассказывал. Каким Андрей был. И вот это неизбежное «был», как ножом полосовало.
— Мы на лето пастухами нанялись. Бычков пасти, ну, и на перегон. Я-то скотником был, до Свободы, знал это, а Андрей… в первый раз на коня в имении сел. За неделю выучился в седле держаться… Если б не он… Это он меня надоумил в Россию ехать, мне самому и в голову бы не пришло. И как документы выправить, тоже он придумал, и на разведку ездил… А в Хэллоуин тогда, если бы не он, свора бы Алису убила, мне-то уж было совсем не пройти, он пошёл, понимаешь, на смерть пошёл. Алису спас, а сам… А себя не пожалел… Ладно. Давай это переколем.
Эркин работал топором Андрея. Не потому, что у Кольки хуже наточен, а… а берёшься за топорище, что Андрей под свою руку подгонял, будто с ним поздоровался.
Покололи, сложили, снова за пилу взялись. Зашёл Колькин сосед — вроде Эркин на «стенке» эту встрёпанную с проседью бороду видел — посмотрел на них, покряхтел и встал к ним. Двое пилят, один колет. Из-под ушанки ползут полбу и шее струйки пота, ощутимо щиплет губы и щёки мороз, рукавиц не снимешь — хорошо, что сообразил вместе с курткой захватить и рукавицы, тоже ещё те, из Джексонвилля.
— Обедать… — вышла на крыльцо Мама Фира.
Эркин только головой мотнул, а Колька ответил:
— До темноты управиться надо.
Сосед помог им немного и ушёл: прибежала за ним его маленькая, совсем круглая из-за выпирающего живота жена — и они опять вдвоём. Эркин уже втянулся и работал со своей обычной исступлённостью. Главное — не останавливаться. И Колька подчинялся ему, заданному им ритму.
Ярко-красное солнце скатывалось за крыши, когда ни взвалили на козлы последнее бревно.
— Ну, поехали!
— Поехали, — кивнул Эркин.
Запил, ещё и… и ещё… и ещё… упал на утоптанный снег чурбак. И ещё один. И последний, третий, остался лежать на козлах. Три чурбака
Эркин выпрямился, вытер рукавом куртки мокрый лоб, сбив ушанку на затылок, и улыбнулся. Своей «настоящей» улыбкой. Колька радостно заржал в ответ.
— Смотри-ка, свалили!
— Вы есть идёте? — опять вышла на крыльцо Мама Фира.
— А как же!
— Идём, — улыбнулся и Эркин.
К изумлению Эркина, оказалось, что у него даже портянки намокли от пота. Мама Фира заставила его разуться и дала полотенце.
— Оботритесь. Пол у нас чистый, а пока есть будете, они и высохнут. И вот ещё, спину вытрете, чтобы не прохватило. Но снимать рубашку Эркин постеснялся. И так ничего не будет, тепло же в доме. Он подошёл к печке и прижал кней ноющие ладони, а потом прижался всем телом.
— Это ты так сохнешь? — удивился Колька. — А то давай, у меня тельняшка чистая есть.
— А сам-то?
— Нормалёк. Дают, не отказывайся.
Сопротивляться Эркин не смог: устал всё-таки. В Колькиной выгородке снял обе рубашки: ковбойку и нижнюю, обтёрся холщовым полотенцем и натянул затрещавшую на его плечах тельняшку.
— Во! — одобрил Колька, тоже сменивший тельняшку. — Теперь дело! А рубашки давай сюда, повешу на печке. И лопать айда, — и улыбнулся. — А ты злой в работе. Куприяныча загнал, меня чуть не ухандохал.
Эркин улыбнулся.
— Мы с братом тогда сколько… грузовиков пять, наверное, за день делали, — и честно добавил: — Но день был длиннее.
Ели опять на кухне. Мама Фира не села с ними, а только подавала на стол и смотрела, как они едят. Нарезанную кусками и перемешанную с луком селёдку, густой от картошки и капусты жирный суп, кашу с варёным мясом. К селёдке она налила им по маленькому стаканчику — Эркин уже знал, что их называют стопками — водки, а после каши поставила перед ними миски с ещё тёплым киселём и кувшин с молоком.
— Вот, молоком забелите.
Они, занятые едой, молча кивнули. Явился в кухню малыш и полез на колени к Кольке.
— И тебе киселя, — засмеялся Колька. — А? Хочешь киселя?
— Ага, — согласился малыш.
— А берёзовой каши?
— Не-е, — убеждённо протянул мальчишка и облизал подставленную ему Колькой ложку.
Так Колька и ел кисель: ложку в рот, ложку — Колобку.
— Ну, дров теперь до весны должно хватить, — Колька скормил Колобку последнюю ложку и спустил его на пол. — Вольно, юнга, свободен.