Аналогичный мир - 4
Шрифт:
Посадка на автобус так же прошла вполне благополучно. Как и предупреждал Андрей, народу было… не продохнуть. Эркин, когда его со всех сторон стиснуло и прижало, невольно вспомнил тесноту камер распределителей. Правда, угрозы в этой тесноте он чувствовал, но всё равно — неприятно. Да и если сейчас по карманам шарить начнут, то не убережёшься. И, вывалившись на своей остановке, он первым делом проверил карманы и портфель. Но всё было в порядке, и Эркин отправился на поиски арки-прохода. Хотя и искать-то особо не надо: вот она.
Останавливаться у витрин
Проход, улица, светящиеся окна домов и плотно закрытые двери подъездов. Снега нет, но холодно, что хорошо: лужи замёрзли, и бурки не испачкаются, а то он уже в дороге вспомнил, что Царьград на юге, а, значит, там ещё осень, и пожалел, что поехал не в сапогах. Сапоги-то отмыть куда легче, чем бурки отчистить. Ошибся, значит, а хорошо. Иногда и промашка на пользу. А вот и третий угол, теперь направо, мимо ограды и церкви. Ага, вот и она. Ты смотри, какая громада. Прохожих немного, вернее, он их не то что не замечает, а не обращает внимания. Вот и дом. Как и описывал Андрей: три этажа, весь украшен, как… как торт, а рядом с дверью табличка.
Эркин посторонился, пропуская вышедших из дома трёх мужчин, зачем-то внимательно прочитал табличку и, проверяя себя, посмотрел на часы. Успел. Он толкнул дверь и вошёл. Как тогда в комендатуру.
Но вместо стола стеклянная будочка у входа, вместо военного немолодая женщина с настороженно злыми глазами, и главное — его сразу, он даже поздороваться не успел, встретили отказом.
— Приём закончен.
Эркин растерялся.
— Но мне к Бурлакову. Он принимает до восьми, ещё есть время, — попытался он объяснить.
— Приём закрыт, — громко почти криком повторила она.
Из глубины вестибюля, привлечённый, видимо, её голосом, направился к ним мужчина. И Эркин сделал ещё попытку.
— Но Бурлаков здесь?
Она не ответила, а повторила:
— Приём закрыт.
— Ты что, — высокий мужчина в кителе без погон встал так, что Эркин, чтобы не оказаться спиной к нему, был вынужден отступить на шаг к двери. — по-русски не понимаешь?
— Понимаю, — хмуро ответил Эркин.
Его выгоняли, чего тут непонятного. Он повернулся к ним спиной и взялся за ручку двери.
— В понедельник приходи, — сказал ему в спину мужчина. — Разберёмся с тобой.
Эркин, не ответив, вышел.
На улице он перевёл дыхание и озадаченно выругался по-английски. Ну, надо же какое невезение. Как это Андрей через них прорвался? И что теперь? Стоять под дверью и ждать? А если Бурлакова и впрямь нет? Мало ли что могло перемениться. Ладно. Адрес он помнит, доберётся.
Эркин через плечо покосился на дверь Комитета: ему вдруг показалось, что за ним оттуда следят. Он переложил портфель из руки в руку и решительно зашагал обратно. Как это на конверте было написано? Новоболотинская улица, дом шесть, квартира пятьдесят шесть. Найдёт.
Первый же встречный объяснил ему, что если
Сегодня приём закончился раньше обычного. Без двенадцати восемь закрылась дверь за очередным посетителем, и следующий не вошёл. Бурлаков выждал ещё две минуты: вдруг кто-то всё-таки там волнуется, не решаясь войти, — и взялся за сортировку скопившихся за день бумаг.
— Ты надолго?
Бурлаков поднял голову и улыбнулся незаметно вошедшей Марье Петровне.
— А что, Синичка?
— У Котика дата сегодня. Мы у Селёдыча собрались.
— Иду, — сразу захлопнул папку Бурлаков. — По сколько скидываемся?
— По трёшке, Энжи отдашь.
— Идёт, — Бурлаков улыбнулся. — Наш Ангел, как всегда, на казначействе.
Клички вместо имён — значит, они опять в своём узком кругу всё переживших и выживших назло всему, кругу, где ничего никому не надо объяснять.
В кабинете Селёдыча, и так, мягко говоря, непросторном, тесно от сдвинутых столов и стульев, разнокалиберных и разномастных тарелок, чашек и стаканов, суеты и бестолковой, но очень дружественной толкотни. Какую дату отмечаем, никто не уточняет, да и не всё ли равно, а хоть пули, что мимо просвистела, а что, чем не дата? Конечно, в трактире или ресторане красивее, вкуснее, но не душевнее, да и дороже намного. Это тоже приходится учитывать.
Бурлакова встретили традиционным:
— Начальство не опаздывает, начальство задерживается!
Бурлаков высказал милостивое удовлетворение, поцеловал Котика в лобик, щёчки и ручки под залихватские комментарии окружающих и призывы беречь глаза от Синичкиного гнева.
— Поступило редкое по оригинальности предложение, — перекрыл общий гомон Селёдыч. — Выпить!
— А также тяпнуть…
— Вздрогнуть…
— Клюкнуть…
— Глотнуть…
— Дёрнуть…
— И дерябнуть…
— И так далее со всеми…
— Втекающими…
Дешёвые вино и водка, лимонад, немудрящая закуска, дешёвая колбаса, конфеты, консервы прямо из банок, что свести мытьё посуды к минимуму, тянущиеся над столом во всех направлениях и сталкивающиеся руки со стаканами и вилками. И главное — смех, дружеские подначки и блаженное чувство безопасности, к которому и за столько месяцев ещё так и не привыкли. Разрумянившиеся лица, блестящие глаза… Даже Церберуня смеётся совсем открыто и по-доброму.
— Сегодня всё нормально? — спросил Бурлаков.
— Да, — Церберуня вдруг хихикнула. — Индеец даже был.
— Индеец? — удивился Селёдыч. — Ему-то к нам зачем?
— Не скандалил?
— Да нет. Повернулся и ушёл.
— Ага, как Крошку-Жердяя увидел, так и развернулся.
— Ну да, я только руку в карман сунул, так и подействовало.
— Вот и ладно.
— У них где постпредство? — спросила Котик.
— На Маканина, за троллейбусным депо.
— Ну и надо было его туда направить, — сказал Бурлаков и тут же забыл об этом.