Anamnesis morbi. (История болезни)
Шрифт:
— Объясню, объясню… Только вот что: если вдруг после того, как свет зажжется, опять начнется что-либо подобное…
— Я тут же его вырублю! — понятливо кивнул приятель. И нетерпеливо добавил: — Рассказывай давай!
Он задернул шторы и подошел к выключателю.
— Готов?
Я ощутил неприятный холодок под сердцем.
— Готов.
Неожиданно яркий после темноты свет резанул по глазам. Я зажмурился и почувствовал на своем запястье пальцы Петровича:
— Ты как?
— Да жив пока. Вроде даже снегом не покрываюсь.
Ванька отпустил мою
— Ну? Я весь внимание.
Я вздохнул и начал:
— Видишь ли, после смерти человека его душа попадает в Улей…
…Мой рассказ занял почти полчаса. Петрович внимательно слушал, ни разу не прервав меня, лишь изредка покачивая головой и покручивая большими пальцами сложенных на животе рук.
— Так что найдя жезл, я не только чудо-целителем стану, но еще и мир спасу! — подвел я итог своему монологу.
Петрович продолжал молчать. Видимо, услышанное прозвучало для него как полная фантастика. Впрочем, я предупреждал…
— Слушай, Палыч… А все это, ну, про Ульи, Хозяев и прочая… ты откуда узнал? Это же не Антониди рассказал, верно?
Приятель мой зрил в корень. Как ни крути, а скрыть существование знакомого полтергейста не удастся. Я криво улыбнулся и признался:
— Нет, не Антониди. Хруль.
— Сам ты хруль! — немедленно отреагировал Петрович, обиженно поджав губы. — Я тебя серьезно спрашиваю!
— А я тебе серьезно отвечаю. Обо всем этом я узнал от Хруля. Это имя такое.
— Имя? — Ванька недоверчиво посмотрел на меня. — Это ж как его родители любили, когда называли…
— А его и не родители назвали, — усмехнулся я. — Даже не знаю, были ли они у него вообще… Это я его так назвал: Хранитель Улья — Хруль. Сокращенно, стало быть.
Петрович присвистнул.
— Так, есть Хозяева, а есть Хранители… не перепутать бы.
— Не перепутаешь. Хозяева — плохие парни, а Хранители — хорошие. Все в лучших традициях Голливуда.
— А этот… Хруль, он кто? Человек?
— Нет. Хруль — полтергейст.
Коллега икнул и заерзал на диване. Наш разговор сильно походил на задушевную беседу в палате для буйных… Если бы не недавние события.
— Значит, та чернота, которая кушала твое отражение, и твое обледенение — это…
— Я думаю, это явление нам Хозяев собственной персоной.
Петрович опять замолк, задумавшись. Я ему не мешал. Скептическому уму реаниматолога нужно время для того, чтобы осознать информацию, камня на камне не оставляющую от привычной модели мира, в котором, как нас учили, материя якобы первична… А вот хрен!
— А эти… Хозяева, они не могут из окна вылезти? — Петрович с опаской оглянулся на плотно задернутые шторы.
— Понятия не имею. Во-первых, не только окна, но и любая отражающая поверхность может таить опасность. Хруль предупреждал о том, что нужно опасаться зеркал. Я, правда, его слишком буквально понял… хорошо, хоть успел сообразить, что к чему, пока не гикнулся окончательно.
— А во-вторых?
— А во-вторых, я и в самом деле не знаю, чего от этой нечисти ожидать. Я, знаешь ли, впервые с ЭТИМ столкнулся. Как и ты.
Петрович
— Значит, так… ночью, когда входим в комнату, сначала задергиваем шторы, потом только включаем свет. Это понятно. Если в комнате есть зеркала — занавешиваем или поворачиваем к стене… — он внезапно замолк, словно осененный какой-то догадкой. — Слушай, а обычай занавешивать зеркала, когда в доме покойник, — он как-то связан со всем этим?
— Кто его знает, может и связан, — я пожал плечами. — Очень на то похоже…
Петрович кивнул и продолжил умствовать:
— Идем дальше. Ночи стараемся проводить дома, как и положено благовоспитанным молодым… — он опять запнулся и ехидно посмотрел на меня, — …и не очень молодым людям. Опять же, если Хозяева теоретически могут выползти из любой зеркальной поверхности, следует опасаться также морей, озер и прочей водной глади. Даже луж.
Морщась и потирая ноющую грудь, я мрачно поинтересовался:
— Составляешь кодекс поведения спасителя души?
— Скорее уж кодекс выживания. Есть у меня сильное подозрение, Палыч, что нас с тобой будут доставать все чаще и чаще… То Охотники, то Хозяева. По крайней мере, пока жезл не найдем.
— Или пока они своего не добьются. Сам видишь, шансы у них есть. Может, все-таки передумаешь? Относительно своего участия в походе?
— Вот уж нет, — Петрович отрицательно покачал головой. — Становится все интереснее и интереснее. И, кстати, Палыч, давай больше к теме моего участия в авантюре возвращаться не будем. Если поначалу мне все это казалось забавным и несколько… — он замялся, пытаясь подыскать подходящее определение, — …несколько сказочным, что ли, то сейчас, после всего только что произошедшего на моих глазах, я тем более тебя не оставлю. И кроме того, я тоже хочу поучаствовать в спасении мира! — Ванька широко улыбнулся и тут же вновь стал серьезным:
— Вернемся к нашим баранам. Ты часом не знаешь, нет ли какого-нибудь способа противодействия Хозяевам? Ну, чего-нибудь вроде оружия?
— Не знаю. Хруль ничего определенного по этому поводу не сказал. Боюсь, придется пассивно обороняться: свет тушить, зеркала завешивать и все в таком роде.
— Мда, не густо. Ну да ладно, на безрыбье и рак — рыба. По крайней мере, мы теперь примерно знаем, откуда ждать гадости. И в каком виде.
— Не уверен, что у Хозяев в арсенале один-единственный способ нападения. Хочется, конечно, верить, но… будем готовиться к худшему.
Петрович открыл было рот, собираясь что-то возразить, как вдруг задребезжал телефон. Я поднял трубку:
— Реанимация.
— Приемное беспокоит… — заспанный Симакин с трудом ворочал языком.
— Чем порадуете? — осведомился я, не ожидая ничего хорошего.
— Звонили со «скорой». У них клиническая смерть в машине. Сейчас на ходу реанимируют и везут к нам. Ориентировочное подъездное время — семь минут.
— Понял, сейчас будем! — я положил трубку и кивнул вопросительно взглянувшему на меня Петровичу: — На «скорой» клиент помирает в машине. Они на подъезде. По коням!