Анархизм
Шрифт:
Но марксизмъ утверждаетъ себя, какъ міросозерцаніе. А строить все міросозерцаніе на «наук» — ненаучно прежде всего. Это должно быть ясно посл всхъ разсужденій предыдущей главы.
Необходимо также имть въ виду, что наука полагается не только актами интеллекта, но прежде всего актами воли, ибо, какъ остроумно однажды писалъ проф. Злинскій, «наука можетъ доказать, что угодно, кром самой себя, т.-е. своего основанія. Доказуемо лишь предпослднее, послднее же нтъ. «Послднее» есть всегда предметъ вры и утверждается волей.
Наконецъ, именно «научность» марксизма — если не разумть подъ ней личной глубокой учености Маркса — и подлежитъ оспариванію. Апріорныя и одностороннія наблюденія, обобщенія, построенныя на параллеляхъ, аналогіяхъ
Марксизмъ—силенъ пламенной односторонностью своего врованія въ всеразршающую силу экономическаго прогресса, врой въ то, что стихійныя силы «бытія» вн человческой воли и вопреки ей приведутъ человчество къ счастливому и справедливому концу. Пролетаріатъ въ этой систем былъ объявленъ естественнымъ, необходимымъ выразителемъ той «правды», которая, наперекоръ торжествующей сейчасъ злой вол, будетъ въ конечномъ счет побдителемъ. Полная гармоніи общественность — есть цль исторической миссіи пролетаріата.
Марксизмъ, такимъ образомъ, проникнутъ чисто-буржуазнымъ, раціоналистическимъ оптимизмомъ. Онъ — также утопиченъ, какъ презираемые имъ утописты. Марксизмъ напитанъ не безпокойнымъ критическимъ духомъ научности, но спокойнымъ благимъ духомъ фатализма. Тотъ фетишизмъ товара и товарныхъ отношеній, который составляетъ наиболе геніальное открытіе Маркса, отъ котораго остерегалъ онъ всхъ другихъ — подстерегъ eго самого. Стихійныя силы развитія съ ихъ «разумной» цлью — торжества соціалистическихъ началъ — стали подлиннымъ фетишемъ марксизма. Человкъ сталъ лишь относительнымъ, исторически преходящимъ отраженіемъ тхъ силъ, которыя слагаютъ и обнаруживаютъ свое дйствіе вн его.
Теорія экономическаго матеріализма — характерна лишь для опредленныхъ ступеней человческаго и общественнаго развитія. Она не можетъ претендовать на объективную цнность, на постоянное универсальное значеніе, ибо не слдуетъ забывать, что самъ творецъ теоріи, согласно собственной доктрин, могъ видть въ ней лишь продуктъ опредленныхъ производственныхъ отношеній. Съ измненіемъ послднихъ падаетъ и самая теорія. Она — относительный, временный, психологическій фактъ и не можетъ, конечно, играть роли вчнаго глашатая истины. Самъ Энгельсъ предвидлъ моментъ, когда должна она рухнуть. «Только тогда — пишетъ онъ въ Анти-Дюринг про будущій соціалистическій строй — люди будутъ сами вполн сознательно творить свою исторію, а приводимыя ими въ движеніе общественныя силы станутъ давать все въ большей мр желаемые для нихъ результаты. Это будетъ прыжкомъ человчества изъ царства необходимости въ царство свободы».
Но то, что Энгельсъ считалъ возможнымъ лишь по достиженіи соціалистической конструкціи общества — свободное сознательное творчество, становится лозунгомъ уже современной личности, не желающей мириться съ опредленіемъ ея «сознанія и воли» «бытіемъ», а стремящейся сознательно устроять свою жизнь.
И это начинаютъ признавать даже т, которые досел еще продолжаютъ религіозно вровать въ доктрину экономическаго матеріализма. Долгое время вровали они въ абсолютныя формулы развитія и гибели капитализма, установленныя марксизмомъ. Врили и въ знаменитую «катастрофическую теорію», согласно которой капитализмъ долженъ былъ рухнуть, вслдствіе хронической дезорганизаціи промышленности — явленія стихійнаго, слагающагося вн воли людей.
Но и въ соціальной философіи современной нмецкой соціалъ-демократіи теорія «саморазрушенія» капиталистическаго общества постепенно утрачиваетъ значеніе одной изъ центральныхъ руководящихъ идей. Она отступаетъ на задній планъ, принимается за деталь. На первый планъ и современная соціалъ-демократія выдвигаетъ моментъ классовой борьбы, утверждая, что послдняя поколеблетъ зданіе капитализма ране, чмъ это сдлала бы хроническая дезорганизация промышленности. Такимъ
Однако, въ экономическомъ матеріализм есть сторона, которая должна найти себ мсто и въ соціологическомъ credo анархизма.
Эта сторона — постоянно бьющееся въ немъ, несмотря на вс paціоналистическіе наряды, напоминаніе о жизни.
Никто не нанесъ экономическому матеріализму боле страшныхъ ударовъ, чмъ онъ самъ. Претендуя на «универсализмъ», «научность», «абсолютную» теорію развитія, онъ самъ сдлалъ все, чтобы подорвать свои претензіи.
Разрушительнымъ для его утвержденій оказалось то, что онъ въ основу ихъ положилъ начало жизни. Вчная текучесть жизни не иметъ ничего общаго съ «универсализмомъ», «научностью», «абсолютизмомъ» придуманныхъ теорій. И даже сверхисторическій — у послдователей его — авторитетъ Маркса оказался безсильнымъ спасти въ неприкосновенномъ вид его теоріи. Но постоянное возвращеніе отъ головокружительныхъ полетовъ мысли, отъ утопій и миологіи къ реальной дйствительности есть огромная заслуга марксизма. И анархизмъ долженъ ее помнить.
ГЛАВА V.
Анархизмъ и политика.
Является довольно распространенным мнніемъ, что анархисты отрицаютъ политическую борьбу.
«Традиціонный анархизмъ» протестует противъ этого.
«Откуда могло сложиться подобное мнніе? — читаемъ мы въ сборник писателей этого теченія — «Хлбъ и Воля». Факты, напротивъ, доказываютъ, что въ современной Европ только анархисты ведутъ революціонную борьбу съ государствомъ и его представителями, а государство, вдь, учрежденіе политическое par excellenсе.. Не только анархисты не отрицаютъ политической революціонной борьбы, а за послдніе тридцать лтъ въ Европ только анархисты и вели революціонную пропаганду...»
Въ чемъ же заключается эта политическая борьба противъ государства? Сведенная къ ея истиннымъ размрамъ, это — борьба противъ демократіи: парламентаризма и политическихъ партій.
Демократія есть самодержавіе народа, народовластіе, признаніе того, что суверенитетъ — единый, неотчуждаемый, недлимый принадлежитъ народу.
Идея «народовластія» — и сейчасъ еще общепризнанный идеалъ радикальной политической мысли.
Но, не говоря уже о боле раннемъ опыт, весь опытъ ХІХ-го вка обнаружилъ тщету народныхъ упованій на «демократію». Народовластіе есть фикція. Народнаго суверенитета нтъ и не можетъ быть — пишетъ выдающійся нмецкій государственникъ — Рихардъ Шмидтъ («Allgemeine Staatslehre»). Въ реальной государственной жизни дйствуетъ не народъ, какъ таковой, но опредленный верховный органъ, боле или мене удачно представляющій хаосъ индивидуальныхъ воль, слагающихъ народъ. Государство въ лиц верховнаго законодательнаго органа вытсняетъ «правящій народъ». Суверенитетомъ облеченъ не онъ, но «органъ», отражающій волю сильнйшихъ, фактически волю господствующаго общественнаго класса.
«Самодержавіе народа» — одна изъ самыхъ раннихъ, политическихъ конструкцій. Ее знаетъ античный міръ, ее знало средневковье. Но въ полной, разработанной, категорической форм она — продуктъ просвтительнаго потока XVIII-го вка и связывается, по преимуществу, съ именемъ Руссо. Ему принадлежитъ наиболе глубокая политическая формулировка того общественнаго процесса, который заключался въ переход отъ самодержавія монарха къ самодержавію народа. Этотъ переходъ былъ связанъ непосредственно съ появленіемъ на исторической арен новой силы — буржуазіи.